Т. 4. Сибирь. Роман

Теперь чурбак надо было унести в сарай и там сунуть его рядом с поленницей сухих березовых дров в угол, в древесный мусор, скопившийся за многие годы. Горбяков устал: ныло под лопатками, поламывало в пояснице, болела голова. «Не подождать ли до утра? Сейчас в сарае темь», — мелькнула заманчивая мысль, и захотелось лечь на кровать и уснуть. Но ощущение беды, которая надвигается на него, испытанное при встрече с урядником, не покидало его. Тревожные вести, принесенные попадьей, тоже не радовали. «Нет, нет, Федор, этого нельзя откладывать. Делай сейчас же», — сказал он себе и, устало двигая ногами, вышел в прихожую.

На полке возле печки стоял фонарь. Горбяков зажег его, надел полушубок, шапку, вернулся в свой кабинет за чурбаком. Он взял его под мышку, прикрывая мерцавший фонарь полой полушубка, вышел на крыльцо. Двор у Горбякова был обнесен бревенчатым забором и покрыт жердями и соломой, как у всех в Нарымском крае. Но калитка, соединявшая двор с огородом, распахнулась, и в нее, как в трубу, со свистом врывалась снежная струя. Ветер ударил Горбякова в грудь, обдал холодными, колючими снежинками. Пряча лицо в воротник, Горбяков ощупью, в кромешной темноте добрел до сарая. Тут за дощатой стенкой ветер был не страшен. Горбяков поставил фонарь на поленницу, опустил чурбак на землю. С помощью топора он расчистил в углу от опилок и мелких щепок местечко для чурбака, там же, где он стоял, дожидаясь своего часа, поставил его, потом топором же пригреб к нему мусор. Оглядевшись в сумраке, Горбяков кинул б угол несколько суковатых поленьев и, загасив фонарь, пошел обратно.

Взойдя на крыльцо, Горбяков остановился. Пурга неистово выла, стонала, плакала. Где-то далеко-далеко, на другом конце Парабели, исступленно брехали собаки. «Волки, видно, у дворов шляются», — подумал Горбяков.

Он закрыл двери в сенях на засов, войдя в дом, погасил лампу, вначале в прихожей, затем у себя в кабинете, и, испытывая тоску по теплу, полез на печку, с усмешкой думая о себе: «Рано, братец мой, в старики записался. Федот Федотыч не уступит своего места. Тут, на печи, блаженство, рай, истинный уют для души и для тела».

ЧАСТЬ ВТОРАЯ КАТЯ

Глава первая

1

Катя Ксенофонтова приехала в Томск в пасмурное утро; сеял мелкий дождь, оголенные тополя станционного поселка чернели от галок, облепивших сукастые деревья, ветер короткими порывами врывался в узкие промежутки, разделявшие вокзальные строения, проносился по перрону с заунывным свистом.

Поезд встречала пестрая, разноликая толпа горожан, прикрытых зонтами, плащами, накидками. Только жандармский офицер в голубоватой шинели выделялся в толпе своим презрением и к сырости и к ветру. Он спокойно прохаживался по перрону, поглядывал на притихших мужчин и женщин скучными глазами.

Из тамбура вагона Катя внимательно осмотрела толпу, пришедшую в движение, как только поезд приблизился к перрону. Никаких тревожных признаков она не уловила. Нырнув с подножки вагона в толпу, Катя заторопилась к выходу в город, опережая носильщиков.

Круглая, как пятак, привокзальная площадь забита лошадьми под полосатыми дугами, пролетками с поднятыми верхами, широкими телегами для перевозки тяжелой поклажи.

— А ну, барышня, пожалте! В любой конец города домчим, как на ковре-самолете!

Несколько извозчиков кинулись к девушке, чуть ли не вырывая из ее рук чемодан.

Катя оглядела суетившихся извозчиков, изрядно уже вымокших под осенним дождем, и выбрала почему то самого старого, до глаз заросшего седыми волосами.

— Болотный переулок, четырнадцать. Будьте добры, — сказала Катя своим низким певучим голосом.

— Никак, из соборного хора девица, — заметил один из извозчиков.

Бородач, избранный Катей, взял ее чемодан, легко и ловко вскочил на козлы и, осадив пролетку к ногам Кати, молодо крикнул:

— По-о-жалте, госпожа барышня!

Застоявшийся на сыром холоде серый, в черных подпалинах по бокам конь, подкованный на все четыре копыта, рванулся, переходя сразу в рысь.

Прячась в глубине пролетки, Катя с любопытством осматривала безлюдную улицу незнакомого города. Слеза и справа от нее стояли деревянные одноэтажные и двухэтажные дома с резными и раскрашенными наличниками, ставнями, железными крышами и плотными тесовыми воротами. Красные кирпичные трубы домов дымились, и только это напоминало о том, что они не покинуты, в них живут люди.

Теперь, когда до встречи с Акимовым оставались считанные минуты, Катю охватило нетерпение. Ей казалось, что конь бежит слишком медленно, а путь до этого злополучного переулка, места ее явки, уж слишком длинный.

— Не на другом ли конце города Болотный переулок? — спросила Катя извозчика.

— Как раз посередке города, сей момент доставим, — отозвался извозчик и, поняв нетерпение девушки, принялся ременной вожжой настегивать коня.