Та, что гуляет сама по себе

Конечно, Таша понимала — кружка повинна лишь в том, что гончар сделал её довольно-таки большой. Но это не мешало ей смотреть на несчастное глиняное изделие с ненавистью.

"…гурманка, чтоб тебя! А ну живо пей!! Или мы такие нежные, что предпочтём умереть, но не глотать всякую бяку?"

"Хуже, чем умереть…"

— Пей, — решительно сказал Джеми, — потом сладеньким запить принесу.

И Таша выпила. В три присеста, ибо залпом такой объём можно было проглотить, лишь захлебнувшись. Давясь, сквозь невыносимую тошноту, костеря последними словами питьё, Джеми, виспа и всё на свете, но выпила. Когда девушка откинулась на подушки, дыша мерно и глубоко, — Богиня, только бы не стошнило, молила она, — Джеми торопливо выбежал из комнаты с пустой кружкой. Минуту спустя вернулся с полной, со словами "на сладенькое, как обещал" протянул её Таше — однако при взгляде на её трясущиеся пальцы вздохнул и предпочёл сам влить "сладенькое" девушке в рот.

— Теперь мы с тобой квиты… — Таша жадно сглотнула последние капли мятой отдающего напитка. Вкусный… — Что это?

— Да так… чай. С настойкой сон-травы.

Дурнота, поднявшаяся от желудка, будто расползалась по всему телу. Веки слипались.

— Зачем?.. — язык ворочался еле-еле.

— Следующие несколько часов будут не самыми приятными в твоей жизни, — Джеми заботливо поправил ей одеяло. — Будет лучше, если ты проведёшь их в бессознательном состоянии.

"Только проснулась ведь…"

Темнота.

…превращение уже входило в привычку. Надо было просто сосредоточиться. Труднее всего осадить зверя, который в первые мгновения особенно норовит захватить контроль — но и с этим она уже справлялась без особого труда. А неприятные ощущения… почти не замечались. Ну, щекотно слегка. В общем и в целом — как чихнуть, только всем телом.

Удостоверившись, что одежда надёжно спрятана под кроватью, — нельзя же просто оставлять в шкафу, мало ли, папа проверит, — вспрыгнуть в форточку, оттуда на карниз. Поразмыслить, маятником качнуть хвост.

А ещё после перекидки всегда сосало в желудке. Мама говорит, временно, в связи с большими затратами энергии, но, как бы там ни было…

Белая кошечка прыгнула на соседний подоконник и, юркнув в щель приоткрытого окна, скакнула на стол. Там дожидалась папу солонина, заботливо нарезанная Ташей ещё пару часов назад — но, думается, он не обессудит, если она возьмёт кусочек…

Дыхание она расслышала слишком поздно. Лишь за миг до того, как услышала шаги.

И этого мига было явно недостаточно.

Альмон, зачем-то застывший у порога, — наверное, через открытую дверь детской вглядывался в колыбель, — толкнул дверь; и на застывшую посреди стола кошку с куском солонины в пасти он среагировал куда быстрее, чем Таша могла ожидать.

Она почти добралась до подоконника — ей не хватило того самого мига. И поэтому её схватили за хвост, а потом перехватили за шкирку, дико тряхнув:

— Моё мясо воруешь, Мраково отродье? Моё мясо?! Я тебе покажу, как воровать, тварь! Ты у меня больше никогда по чужим кухням лазить не будешь!

Невзирая на жалобный мяв, её поволокли на улицу. Ай, больно-то как… пусть за шкирку, но кожа-то тянется, да и ногтями впился…

Куда её несут? Дурацкая ситуация… и перекинуться она не может — никто ведь не должен знать, даже папа, мама же ясно… О, знакомые запахи. Старое дерево, ржавое железо, разложившаяся в сарае солома, гнильё, разруха…

Изба старухи Шеры. Давно опустевшая, но ещё довольно крепкая — когда-то, наверное, опрятный чистенький домик с каменным колодцем рядом. И зачем, интересно, её сюда…

…колодец.

Нет, нет, неужели…

Дико брыкнуться, пытаясь оцарапать держащую её руку — но круглая деревянная крышка уже сдвинулась в сторону:

— Приятного аппетита!

Пальцы на её загривке разжались.

Она же не может лететь так долго, — всего-то аршинов семь, наверное, — но почему полёт затягивается в вечность, и эхо зеркалит кошачий крик, и темнота вокруг смыкается, и…

Её окутал холод — казалось, она рухнула в жидкий лёд.

Таша среагировала почти неосознанно.

…раз, два…

Тьма была повсюду. Тьма и ненормальный, дикий холод.

Девочка отчаянно царапала окружающие её со всех сторон стены. Где же поверхность, Богиня, где…

А потом, вспомнив что-то, она замерла — и позволила воде вытолкнуть её наверх.

Таша жадно вдохнула. Моргнула, позволив глазам привыкнуть к серости. Вскинула голову — свет… слабый контур круга над головой. Свет дня, прокрадывающийся в щель меж стенками и крышкой колодца. Будто во многих верстах от неё.

Узкая шахта колодца была куда глубже, чем можно было подумать. И дно было куда дальше.

Она рванулась к стене, пытаясь ухватиться за неё, но камень был склизким и гладким, слишком склизким, слишком гладким…

Холодно. Вода в бывшем ведьминском колодце не замерзала самыми суровыми зимами, — наложенные заклятия препятствовали, — но вот подогревать её Шера не собиралась.

Губы уже разомкнулись, чтобы крикнуть, позвать — но вдруг крик замер.

Если кто-то услышит…

…если кто-то найдёт её в колодце без одежды…

…если приведут домой, к папе…

Никто не должен знать. Никто. Мама ведь говорила.

Даже папа не должен знать, кто они на самом деле. Даже Лив.