Та, что стала Солнцем

– Этот недостойный чиновник нижайше умоляет о разрешении побеспокоить почтенного Великого князя Хэнани просьбой поставить печать на следующих…

Эсэнь подавил раздражение и достал печать отца из деревянной шкатулки. С нее стекала красная тушь. Ее вид наполнил Эсэня отчаянием. Он не мог смириться с перспективой всю жизнь сидеть и ставить печать на документы. Он взял верхнюю бумагу, потом остановился. Она была вся исписана китайскими иероглифами. В порыве ярости он выхватил у слуги всю кипу бумаг и увидел те же иероглифы на всех документах. Эсэнь всегда гордился своими способностями. Но в отличие от брата и даже отца, он не учил никакого языка, кроме монгольского. Раньше это никогда не имело значения. Теперь его необразованность вызвала у него жаркую волну стыда. Повернувшись к чиновнику, он резко спросил:

– Почему вы пишете на этом бесполезном языке?

Секретарь брата осмелился приподнять одну бровь:

– Достопочтенный Князь, ваш отец…

За его дерзостью Эсэнь увидел надменное лицо брата и пришел в ярость.

– Вы смеете мне возражать! – воскликнул он. – На пол!

Чиновник поколебался, потом опустился на колени и коснулся лбом пола. Яркие рукава и юбки его платья распластались вокруг него на темных досках пола. Он носил пурпурную одежду, и на мгновение остолбеневшему Эсэню показалось, что он видит отца после его падения.

Секретарь брата пробормотал без особого раскаяния:

– Этот недостойный слуга умоляет Великого князя о прощении.

Эсэнь скомкал в кулаке документ.

– Может ли простой чиновник так осмелеть только потому, что за его спиной стоит этот пес, мой брат? Ты принимаешь меня за его марионетку, думаешь, я подпишу все, что он мне пришлет, даже если не сумею это прочесть? Это империя Великой Юань. Мы – это Великая Юань, и наш язык монгольский. Переделайте это!

– Достопочтенный Великий князь, у нас недостаточно… – Речь секретаря оборвалась воплем, когда Эсэнь с удовольствием пнул его, в ярости вскочив из-за стола. – Ой, Князь! Помилосердствуйте…

Эсэнь закричал:

– Передай брату! Скажи ему, что мне все равно, придется ли ему сменить тебя и всех его проклятых подчиненных и найти тех, кто способен работать на монгольском языке. Скажи ему! – Он высыпал на чиновника скомканные листы документов. Секретарь брата отскочил, подобрал юбки и убежал.

Эсэнь стоял, тяжело дыша. «Баосян хочет сделать из меня дурака в моем собственном доме». Эта мысль преследовала его. Он чувствовал, как вращается вокруг нее и с каждым оборотом все туже заводит пружину ярости и ненависти. После возвращения в Аньян он изо всех сил старался притворяться перед самим собой, что брата больше не существует. Он надеялся, что, изгнав Ван Баосяна из своих мыслей, он каким-то образом сотрет боль от предательства и потери. Но, злобно подумал Эсэнь, это у него не получилось.

Он резко приказал ближайшему слуге:

– Вызовите господина Вана.

Прошло больше часа, прежде чем доложили о приходе Баосяна. Тонкие черты его лица манцзи заострились, под глазами залегли тени. За его знакомой хрупкой усмешкой таилось нечто бледное и скрытное, как гриб. Он стоял на своем обычном месте перед столом отца. Эсэнь, сидя за столом на месте отца, чувствовал себя прискорбно выбитым из колеи.

Он хрипло произнес:

– Ты заставил меня ждать.

– Смиренно прошу прощения, многоуважаемый Великий князь. Я слышал, что мой секретарь оскорбил вас. – Баосян был одет в простое платье, серое, как морской плавник, но, когда он поклонился, серебряные нити ткани отразили свет ламп и засверкали, как скрытые прожилки в камне. – Беру на себя ответственность за него. Я прикажу дать ему двадцать ударов легкой бамбуковой палкой.

Все это было спектаклем, все было только притворством. С гневом Эсэнь понял, что брат вовсе не сожалеет.

– А другой вопрос, насчет языка?

Баосян с готовностью ответил:

– Если Князь приказывает, я велю его изменить. Его непринужденный ответ вызвал у Эсэня желание причинить ему боль, выкручивать ему руки до тех пор, пока не удастся выжать из него хоть каплю откровенности.

– Так измените его. И еще один вопрос, господин Ван. Возможно, вам известно, что я недавно отдал приказ генералу Оюану перенести начало кампании на юге на более раннюю дату. Понимаю, что это потребует выделения дополнительного финансирования от вашей канцелярии. Прошу обеспечить средства при первой же возможности.

Кошачьи глаза Баосяна прищурились:

– Время выбрано не идеально.

– Вы говорите так, будто я вас о чем-то прошу.

– У меня в работе несколько крупных проектов, которые пострадают, если у них забрать деньги в этот важный момент.

– Какие крупные проекты? – с укором спросил Эсэнь. – Новые дороги? Рытье канав? – Его охватил злобный восторг при мысли о том, что он сможет уничтожить то, что дорого брату. Воздать болью за боль. – Что важнее, дорога или эта война? Мне все равно, откуда вы возьмете деньги, просто найдите их.

Баосян презрительно усмехнулся: