Та, что стала Солнцем

– Ах, наши обычаи действительно отличаются. Но я помню, как мы оба вместе выпивали. Монголы, возможно, превосходят нас в серьезном отношении к вину, но, думаю, мы вполне сможем вас удовлетворить.

Он привел Оюана в укромное место, где был накрыт стол с огромным разнообразием блюд на хрупком белом фарфоре. Даже такой солдат, как Оюан, видел высокое качество этого фарфора: одна такая тарелка стоила больше, чем все его имущество.

– Давайте подождем… О, вот он идет.

Никчемный Чжан вошел стремительно и занял почетное место. Через несколько мгновений вошла женщина с подносом, на котором стояли чашки и кувшин с вином. Многочисленные слои ее одежды шуршали, когда она приседала, разливая вино. При этом она держала голову низко опущенной; Оюан видел только ее огромный, сложный парик, приколотый золотыми шпильками с кораллами, и молочно-белую кожу запястья, когда она отодвигала рукав, чтобы подать ему чашку с вином.

Никчемный Чжан смотрел на нее с гордостью собственника.

– Моя жена, – небрежно произнес он. – Самая красивая в городе красот.

– Мой муж слишком преувеличивает красоту этой женщины, – прошептала она. Она низко опустила голову, и на ее лице, напудренном так сильно, что оно походило на освещенную луной вазу, виден был только изгиб алых губ. – Прошу вас, уважаемый гость, пейте и чувствуйте себя свободно.

Она села рядом с Никчемным Чжаном, а тот продолжал разглагольствовать, не нуждаясь в мнении других присутствующих. Оюан и генерал Чжан занялись едой и вином. Оюан заметил, что глаза генерала очень часто останавливались на женщине, которая прислуживала мужу. Когда они поели, Никчемный Чжан рыгнул и сказал:

– Жена, ты не исполнишь для нас что-нибудь? Поэму или песню?

Женщина кокетливо рассмеялась, прикрываясь рукавом.

– Я приготовила для моего супруга другое развлечение. Надеюсь, он останется доволен. – Она постучала в дверь, и та открылась. В комнату на цыпочках вошла шеренга девушек, одетых в прозрачные платья цвета яичной скорлупы и мотыльков. Лица их были раскрашены, их духи издавали еле ощутимый аромат.

Никчемный Чжан ухмыльнулся:

– О, ты хорошо знаешь мои вкусы! Девушки из твоего собственного дома, не так ли? Вижу, его стандарты не снизились. – Он взглянул на Оюана и хихикнул: – Жаль, генерал, что вы не можете познакомиться лично с богатством и талантами этого города. Хотя я слышал, что женщины во дворце любят любовников-евнухов; у них нет личных потребностей, зато есть бесконечное терпение. Мне странно это себе представить!

Оюан оценил мудрость генерала Чжан, который велел слугам унести его меч вместе с другими вещами. Он ответил самым холодным тоном, на который был способен:

– К сожалению, терпение не входит в число моих добродетелей.

– Хорошо, потому что я всегда терпеть не мог добродетельных людей, – сказал Никчемный Чжан. – Я имею в виду добродетельных женщин.

– Уверена, что его уши и глаза способны наслаждаться, как и у любого мужчины, – сказала женщина. – Надеюсь, нашему гостю понравится представление. – Оюан бросил на нее острый взгляд, но она уже поднималась и уходила мелкими шажками, от которых ее рукава трепетали.

Девушки пели бесконечный час, прежде чем Никчемный Чжан сказал:

– Значит, Великая Юань просит моей поддержки, чтобы вернуть себе Бяньлян.

Генерал Чжан извинился и попросил позволения уйти, сказав:

– Я оставлю вас, чтобы вы обсудили все детали.

– Я намерен не только вернуть Бяньлян, но и полностью уничтожить все движение мятежников.

– Вот как! – Внимание Никчемного Чжана, которое он и так лишь отчасти уделал Оюану вернулось к девушкам. – Тогда я согласен вам помочь. Надеюсь, что Великая Юань учтет мою преданность. Мне думается, что без моей помощи она попала бы в трудное положение.

– Конечно, ваш вклад в дело Великой Юань невозможно переоценить.

– Конечно! – рассмеялся Никчемный Чжан. – Действительно невозможно. – Девушкам он крикнул: «Еще вина!» Несколько девушек подошли и сгрудились вокруг него, как бабочки вокруг цветка, подливая ему вино и хихикая.

Оюан был вынужден сидеть там, испытывая безмерное отвращение, пока Никчемный Чжан щупал девушек и ухмылялся им, а они пели и читали стихи и наливали ему вино чашку за чашкой. Ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем Никчемный Чжан наконец попросил его извинить, встал, пошатываясь, и девушки, поддерживая со всех сторон, увели его прочь.

Оюан, возвращаясь в свои комнаты гораздо позже третьей стражи, увидел, что длинные коридоры плохо освещены. Вдоль них сидели на табуретах спящие слуги у дверей своих хозяев, их свечи догорели до основания.

Одна дверь недалеко от комнаты Оюана была приоткрыта, из нее лился слабый свет. На табурете возле нее никто не сидел. Проходя мимо, он заметил внутри какое-то движение. Он бросил туда взгляд. И остановился.

На кровати лежал обнаженный мужчина в объятиях женщины. Волосы генерала Чжан столь же по-мужски красивые, как и в Хичэту, все еще были сколоты золотыми зажимами и шпильками. Мышцы перекатывались на его спине при движении, и свет играл на впадинах худых загорелых боков.