Та, что стала Солнцем

– Мандат. Вы знаете, что оранжевый – это цвет горящей соли? Поэтому настоящий цвет огня оранжевый. Не синий и не красный. Соль – это огонь, и соль – это жизнь, а без нее даже империя превратится в ничто. – Оюану не удалось вызвать ни одной трещины на ее внешнем глянце, и это наполнило его бессильной яростью. – Возможно, мне не хватает способностей, чтобы править. Но мне лишь нужен мужчина, у которого они есть. И, как вы видели, у меня уже есть один из них. – Ее улыбка была коварной, как у крадущейся лисы. – У меня есть все, что мне нужно. Тогда как вы, генерал, вы все еще нуждаетесь во мне.

19 Аньфэн. Одиннадцатый месяц

Чжу пришла в себя. Это происходило настолько медленно и болезненно, что ей казалось, будто ее возвращают из небытия. Еще до того, как она поняла, что находится в Аньфэне, в собственной кровати, ее поразило чудо возвращения к себе. Она произнесла голосом, охрипшим от боли и изумления:

– Я жив!

Ма в то же мгновение склонилась над ней, лицо ее так осунулось, что казалось, будто она месяц не спала. Насколько Чжу понимала, именно столько времени или даже больше прошло после событий у Великого канала.

– Ма Сюин! – радостно сказала она. – Я жива.

Ма встретила это высказывание полным ярости взглядом. Казалось, она испытывала искушение удавить Чжу, вернуть ее смерти.

– Как легко ты это говоришь! Ты хоть имеешь представление, как близко ты подошел к тому, чтобы лишиться жизни? Что нам приходилось делать… сколько раз мы думали…

Она осеклась, сердито глядя на Чжу, а потом, к удивлению той, разрыдалась. И сказала, всхлипывая:

– Прости. Я просто устала. Мы так беспокоились. Мы думали, что ты умрешь! Может быть, он пощадил твою армию, но все выместил на тебе… – У нее был болезненный, бледный вид человека, сердце которого разрывается при виде страданий другого. Несмотря на всю боль в теле, в какой-то момент Чжу растерянно подумала: «Но я не страдаю».

Воспоминания разматывались в ней подобно падающей ленте. Одиночные моменты мелькали все быстрее и быстрее, пока не слились в кошмарный вариант реальности. Она видела равнину и темный лес копий армии Юань. Генерала Оюана, стоящего перед ней, беспощадного, как нефрит и лед. Его сверкнувший меч, знамена, застывшие на фоне утиного яйца купола того зимнего неба. Бесшумный, безболезненный удар, за которым последовал ужас, охвативший ее, когда она опустила руку и пощупала то место, где руки соприкоснулись. Ее пальцы, сомкнувшиеся вокруг его клинка, будто она могла каким-то образом не пустить этот меч в свое тело. Ее рука…

«Когда мир отвернется от тебя, помни, что это из-за меня».

В те первые мгновения после пробуждения Чжу была только счастлива, что осталась жива. Теперь, медленно и настойчиво, она сосредоточила внимание на правой руке. На секунду ей показалось, что ей это приснилось, потому что рука была цела. Она чувствовала сильную боль, и вся эта боль сосредоточилась в ее руке. На ней была надета перчатка из жидкого огня. Он проедал ее кожу, ее плоть, пока не осталось ничего, кроме костей, очерченных раскаленной добела болью.

Ее правая рука была под одеялом. Она потянулась к ней левой рукой.

– Не смотри! – закричала Ма, бросаясь к ней.

Но Чжу уже отогнула одеяло. Она бесстрастно, как только могла, смотрела на забинтованный обрубок руки длиной с ладонь ниже локтя. Это зрелище казалось ей странно знакомым. Оно напомнило ей о том, как она раздевалась в своем чулане в монастыре и как изменившееся и угрожающее разоблачением тело, которое она обнажала, всегда казалось ей принадлежащим кому-то другому. Но эта невидимая рука-боль неоспоримо принадлежала ей, и обрубок тоже. Генерал-евнух отомстил. Он ее искалечил.

У нее кружилась голова. Все годы, пока она жила чужой жизнью, она верила, что уже действует на самом пике трудностей, что она трудится изо всех возможных сил, чтобы выжить. Она и представить себе не могла, что все станет еще труднее. Ей казалось, что она взобралась на гору и только там поняла, что она преодолела только подножие горы, а настоящая вершина гораздо выше. Эта мысль наполнила ее такой страшной усталостью, что на секунду ее охватило отчаяние.

Но пока она смотрела на бурые от крови повязки, на поверхность пробилась мысль: «Как бы я ни устала, как бы это ни было тяжело, я знаю, что могу продолжать идти вперед, потому что я жива».

Жива. Она осознала эту единственную настоящую истину, самый важный факт на свете, и почувствовала, как его тепло выводит ее из отчаяния. «Он оставил меня в живых».

Что он сказал в тот последний ужасный момент? «Ты захочешь, чтобы я убил тебя с честью». Он наказал ее худшим способом, какой только смог придумать. Изувечил драгоценное, данное предками тело человека и заставил понять, что она никогда не сможет снова держать меч и вести своих солдат в бой: это было полное уничтожение гордости и чести, которые делают жизнь человека достойной. Генерал-евнух обрек Чжу Чонбу на судьбу, которая уничтожила бы все, чем он был, даже вернее, чем смерть. Она превратила бы его в ничто.

«Но я все еще здесь», – медленно подумала Чжу.