Та, что стала Солнцем

Она в каком-то оцепенении последовала за ним в зал, где стояла Чжу в окружении воинов. Потом все ушли, и одна Чжу осталась перед ней с серьезным лицом. Очевидно, у нее хватало ума не прикасаться к Ма сразу, потому что она просто стояла, опустив руки, ладонь левой руки разжата. Что значил этот жест? Мольба о прощении или просто признание боли Ма?

Когда свидетели ушли, Ма залилась слезами:

– Ты убила его.

Чжу молчала. Ма, глядя в ее лицо, воскликнула:

– Ты даже не отрицаешь этого!

Через мгновение Чжу вздохнула:

– Он выполнил свое предназначение.

– Предназначение! – Ма даже не надо было складывать вместе отдельные части, она поняла, что уже видит всю картину в целом. – Он нужен был только для того, чтобы передать тебе власть. Тебе надо было убедиться, что народ признал тебя законным правителем. А после любому другому он был бы нужен ради его Мандата, чтобы править. Но ты в нем не нуждалась, не так ли? – Она с горечью прибавила: – Потому что у тебя тоже есть Мандат.

Она с удовлетворением увидела, как удивилась Чжу:

– Откуда ты…

– Он мне сказал. Он сказал, что обладающие Мандатом могут видеть мир духов. А я уже знаю, что ты видишь призраков. – Она швыряла в Чжу эти слова. – Так что же ты с ним сделала? – Бросила в реку, как ненужного котенка?

Чжу очень сдержанно ответила:

– Это произошло быстро, если тебе станет от этого легче.

– Не станет! – Она подумала о том кратком мгновении семейного счастья, которое пережила в то утро вместе с Чжу и ребенком в своей постели. Даже оно не было настоящим, потому что Чжу все время знала, что собирается сделать. Она с болью спросила: – Чем это лучше того, что сделал бы Чэнь Юлян? Ты говорила, что будешь не такой, как он. Ты мне лгала.

– Мне пришлось… – начала Чжу.

– Я знаю! – крикнула Ма. – Я знаю, я знаю! Я знаю почему. – Ее пронзила острая боль: ее сердце стиснули тысячи узлов. – Ты говоришь, что я нужна тебе ради моих чувств, моего сопереживания. Но когда ты это сделала, ты хоть на мгновение задумалась о том, что я почувствую, став свидетельницей того, что ты считаешь оправданным? Или ты понимала, но тебе было все равно, что ты поступаешь жестоко?

Чжу тихо ответила:

– Я не хотела быть жестокой. Этим, по крайней мере, я отличаюсь от Чэнь Юляна. Но я хочу того, чего хочу, и иногда мне придется совершать определенные поступки, чтобы это получить. – Неровный свет в зале подчеркивал впадины и выступы на ее лице, превращая его в маску актера. На нем отразилось сожаление, но сожаление не о ребенке, а о самой Ма. – Я обещала тебе быть честной, Ма Сюин, поэтому буду честной с тобой. Я не остановлюсь, пока не буду править, и никому не позволю меня остановить. Поэтому у тебя есть два выхода. Ты можешь подниматься вместе со мной, я бы предпочла этот вариант. Или, если ты не хочешь того, чего хочу я, ты можешь уйти.

Ма с болью смотрела на нее. В этом обыкновенном, некрасивом маленьком теле горел огонь желания такой силы, что опалял тех, кто приближался к нему, и Ма понимала, что эту боль ей предстоит терпеть снова и снова, как плату за ее грех, за то, что она любит и выбирает Чжу. То была цена ее собственной мечты.

Ма считала, что ради Чжу ей стоит терпеть эту боль.

«А ради меня она будет терпеть?»

Золотистые флаги пронеслись по прекрасным прямым проспектам Цзянькана и слились в одну сверкающую, пульсирующую массу света в центре города. Дворцовая парадная площадь сверкала золотом в лучах солнца, безжалостно льющихся на ревущую, веселую толпу.

Заключенная в свои золотые доспехи, Чжу вышла на верхнюю площадку дворцовой лестницы. Вид подданных наполнил ее огромной нежностью человека, который смотрит на мир с вершины горы и ощущает внутри себя хрупкость и возможности всего, что лежит внизу. Вместе с тем она сознавала все страдания и жертвы, потребовавшиеся для того, чтобы привести ее сюда. Она была ничем, она потеряла все и стала совершенно другой. Но сейчас ей больше нечего было бояться, и впереди ее ожидала только сверкающая судьба и радость.

«Я заново родилась и стала собой», – подумала она.

На этот раз, когда она потянулась внутрь себя, к свету, он пришел к ней так же естественно, как дыхание. Сияние хлынуло из нее потоком: раскаленное до свечения пламя, исходящее из ее тела и доспехов, словно она превратилась в живое существо из огня. Когда она посмотрела вниз, на себя, то увидела странную картину: ее недостающая правая кисть оделась в перчатку из белого огня. Очевидно, огонь следовал очертаниям, которые она считала своим телом. Ее фантомная кисть стала видимой, когда загорелась ослепительным огнем и ослепительной болью. Казалось, она снова на месте.

На флагах над головами толпы было написано новое название города: Интянь. Это название заявляло о связи с Небесами. И сама Чжу претендовала на такую же связь, взяв себе новое имя. Имя личности, отказавшейся от любого будущего, кроме того, в котором она создавала историю, имя той, кто должен все изменить. Величайшего предзнаменования будущего страны.

Когда Чжу громко обратилась к этим полным ожидания лицам, ее звенящий голос показался ей чужим: