— Проходит в гостиную, наклоняется к двери… все еще за дверью. Ступает она беззвучно, но я привыкла и чувствую ее присутствие. В этот момент она еще сильнее ненавидит меня, потому как знает: ты со мной.
Я слушал ее как зачарованный. Ломает комедию или действительно знает о том, что творится за дверью, обладая необъяснимым чутьем, этаким инстинктом зверей и насекомых, берущим верх над разумом?
— Вот сейчас… Слышишь? Она подошла к окну. Должно быть, высматривает ученика, хочет, чтоб он задержался — тогда она сможет подольше побыть у моей двери.
В прихожей раздался звонок, скрипнула половица.
— Сразу отпирать она не пойдет. Сделает вид, что ей нужно пройти через всю квартиру. Вот она в прихожей… Открывает… Ах, моя дорогая Элен!
Едва уловимая улыбка тронула ее губы. Взгляд, направленный поверх меня на стену, медленно перемещался, словно следуя за Элен из комнаты в комнату; улыбка обнажила ее зубы.
— Ничего ты не видишь, — сказал я. — Ты просто смеешься надо мной.
Она посмотрела на меня так, словно на ее постели лежал незнакомец, потом погладила меня по голове.
— Вот уже двадцать лет, как она ходит вокруг меня. Именно она, сама того не желая, приучила меня угадывать то, чего не замечают другие.
— Понимаю, — с надеждой сказал я. — Ты наблюдаешь людей и по их движениям, словам…
— Нет, совсем не так. Я вдруг начинаю видеть образы. Рядом
— Не знаю я никакой женщины, — резко перебил я. — Твой опыт слишком затянулся.
— Не обижайся, Бернар. Я часто ошибаюсь.
Она хотела обнять меня. Я оттолкнул ее и прошел в ванную. Я не мог больше выносить ее затуманенный взор и хриплый голос. Что до брюнетки, то вот уже годы, как я перестал мучиться из-за нее. Я был достаточно несчастлив с ней. И заплатил за все сполна. Пустив воду, я очень долго плескался. Вот и я, как другие люди, что приходили сюда и бесхитростно выкладывали все о себе, чуть не попался. Зря, однако, Аньес надеется на мою откровенность, зря рассчитывает проникнуть в мое прошлое. Сначала подрасти, детка!
— И конечно, — с напускной веселостью громко сказал я, — эта женщина желает мне зла.
— Конечно, — ответила Аньес.
VI
Внешне ничто не переменилось. Элен, как прежде, давала уроки музыки. Аньес принимала посетительниц. Сестры продолжали не замечать друг друга. Но все трое мы задыхались. Завтраки, обеды и ужины превратились в нестерпимую пытку. Сидя за столом, ломившимся от еды, мы походили на больных, утративших последнюю надежду. Элен украдкой приникала ко мне.
— Бернар, так не может продолжаться!