Та, которой не стало. Волчицы. Куклы

Обеими руками сразу я провел по лицу, как бы стягивая с него паутину. Прошлое и настоящее переплелись и крепко держали меня. Чтобы освободиться от них, мало было вспышки гнева. Аньес рыдала, зарывшись лицом в подушку. Я вышел, хлопнув дверью, и побрел наугад по пустой квартире. Я чувствовал себя сильным, решительным, готовым разорвать сковавшие меня узы, и все только потому, что был один. Очень скоро я вновь стану слабым. Нужно воспользоваться этой минутной отсрочкой. Я поискал клочок бумаги, нашел подписную квитанцию на «Нувелиста». На обороте большими печатными буквами, словно это анонимка, написал: «Мне необходимо как можно быстрее поговорить с вами» — и двумя линиями подчеркнул написанное, указывая на его важность. Затем, пробравшись в комнату Жюлии, положил записку на камин, на самое видное место. На этот раз я хоть что-то совершил. Противопоставил свою волю слепому натиску судьбы. И поклялся продолжать сопротивление. Все мое прошлое существование было усеяно подобными клятвами, столь же искренними, сколь и бесполезными. Но никогда еще я с такой силой не ощущал, что сражаюсь за свою жизнь. В тревоге, но довольный собой, вернулся я в гостиную и стал ждать. Сел за рояль, поднял крышку и принялся нежно гладить клавиши. Стоило моим пальцам пробежаться по клавишам, как я становился чист. Музыка смывала с меня грязь, как святая вода во время крещения. В глубине души сохранялась лишь горечь от сознания того, что я незаконченный виртуоз, мастерство мое не совершенно, что я не один из тех пророков во фраке, что приводят в неистовство и утихомиривают толпы. Отсюда и вся моя беда. Не нажимая на клавиши, я сыграл начало «Баллады в соль минор» Шопена. Странная немая музыка в пустынной квартире. Даже Аньес, привыкшая слышать все, вплоть до мыслей Элен, не могла догадаться, что в эти минуты я от нее ускользаю, что я больше не Бернар, не Жерве, но добрый, благородный, тонко чувствующий человек, способный любить, если бы ему не мешали свободно развиваться. Мои ногти едва касались слоновой кости клавиш. Остановился я внезапно, испугавшись тишины. Закрыл крышку рояля, а когда Элен в сопровождении Жюлии вернулась и спросила меня: «Вы не очень скучали, Бернар?» — искренне ответил: «Я провел чудесное утро».

Жюлия тотчас прошла к себе снять пальто; тревога вновь настигла меня, вцепилась, как чья-то рука, вонзилась мне в сердце. Я пожалел о записке. Сейчас Жюлия уже прочла ее: войдя к себе, она наверняка заметила ее и теперь писала ответ, который потом сунет мне в карман. Тогда я узнаю, что к чему. Соображу. Смогу действовать.

Аньес принялась накрывать на стол. На стук приборов из комнаты вышла Жюлия. Увидев меня, она улыбнулась.

— А ну помоги нам, лодырь!

Никакой напряженности в голосе. Никакой наигранности во взгляде. А ведь она прочла записку. Она не могла не заметить «вы», которым я давал ей понять, что с комедией пора заканчивать.

— Нарежь хлеб, Бернар.

Передавая нож, она притянула меня за шею и поцеловала. Аньес, побледнев, следила за нами. Сейчас Жюлия сунет мне в карман записку? Ничего подобного. Она не желает отвечать. Она всего лишь сестра, еще не оправившаяся от волнения, испытанного при встрече с пропавшим братом. Я надеялся выйти из неизвестности. Неизвестность продолжается. Я был приговорен оставаться Бернаром. Я был Бернаром.

— Прошу к столу, — сказала Элен.

VIII

Зарядили дожди. Мы почти не выходили из дому. В газетах сообщалось о саботаже, покушениях, репрессиях. Элен на время распустила своих учеников, и мы вчетвером вели размеренную жизнь в просторной квартире, все окна которой выходили на одну сторону, отчего наши лица всегда оставались наполовину в тени. Втайне от сестер я неумолимо преследовал Жюлию. Я напоминал раскрытую ладонь, медленно, но неуклонно настигающую муху, Жюлия же, подобно мухе, ускользнула в тот самый момент, когда мне оставалось лишь сомкнуть пальцы в кулак. Под маской вежливой доброжелательности в квартире, словно нарочно созданной для всякого рода западней и ловушек, происходил поединок, в котором я постоянно терпел поражение в силу того, что был мужчиной. У Жюлии всегда был готов предлог, позволявший ей находиться то при Элен, то при Аньес: хозяйство, посуда, глажка; улизнув, она ласково бросала:

— Сейчас вернусь!