Та, которую я...

Я кивнул напоследок и молча зашагал к центру Селенодола, подумав, что там Фомка, скорее всего, и отирается. Ведь где еще многолюднее и веселее?

Мне, естественно, хотелось быстрее отыскать своих давних товарищей. Соскучился, разумеется. Но и корыстно рассчитывал на их помощь. У меня ведь не осталось ни одной монеты, а надо будет где-то заночевать. Правда, ночевка на какой-нибудь лавке в столичном парке или сквере — меня не пугает.

Ну, ночь или две — это не проблема.

Однако нужно как-то устроиться в столице, чтобы не заморачиваться подобными вопросами каждый день и все усилия направить на достижение своих целей — на поиски ответов.

И поскольку Фомка и Пахом обитают в Селенодоле давно, значит, они тут основательно обжились и будут в состоянии меня приютить, что весомо упростит мое пребывание в городе.

Дня за два обязательно кого-нибудь из них встречу. Почему-то я в этом нисколько не сомневался.

Селенодол заметно преобразился. Я шел и озирался с нескрываемым любопытством.

Приезжие «налетчики» не только чистили брошенные дома, но и, упиваясь злорадной «справедливостью», потихоньку уничтожали город — некогда бывший помпезно-вызывающим центром государства.

Не сказать, что Селенодол был целиком охвачен пожарами, но столбы дыма виднелись со всех сторон. На центральных улицах по-прежнему работали многочисленные мелкие лавки и огромные магазины. Правда, половина из них либо стояли наглухо закрытые деревянными щитами, либо «глазели» на прохожих темными дырами из расколоченных витрин и пустыми проемами выбитых дверей.

Наверное, нельзя весь этот беспредел списывать только на нагрянувших недовольных жителей деревень, в любом городе своих отморозков и анархистов всегда хватает. А в столице так и подавно.

Сильно досталось памятникам и прочим уличным скульптурным комплексам. Сброшенные с постаментов они валялись подле — расколовшиеся на части, утратившие былое величие и всякую эстетическую привлекательность.

Припоминая историю своего мира, усмехнулся закономерности, присущей и этой странной реальности, — при смене власти памятники, как символы минувшей эпохи, первыми становятся жертвами вандализма — принимают удар на себя.

Впереди, на краю площади, толпилась большая и кипящая группа «непростых» горожан — блаженные в монашеских рясах в окружении своих сторонников и почитателей. В общем-то, они мне и нужны.

Лишь эти богоотступники помогут разобраться с амулетом. Ведь только у них я видел подобные камни-ромбики. Не такие, как у меня, но очень похожие — по крайней мере рукотворные коконы на их амулетах были исполнены точно так же — камни щедро обмотаны узкой ленточкой.

Адепты Тейи заметно увеличились числом, да и зевак возле них крутилось намного больше, чем прежде. Смутное время поспособствовало укреплению авторитета блаженных.

Ведь всегда так происходит.

Когда людям страшно и им неясно, что будет дальше, они тянутся к любой подвернувшейся ярко блистающей силе или утешительно-одухотворяющей вере, которая сумеет их хоть немного успокоить, внушить надежду, пообещать светлое будущее…

Протискиваясь сквозь толпу, я украдкой разглядывал людей в монашеских рясах, но нет — пока ни у одного из них не заметил амулета на груди. Меня это немного раздражало — раньше, кого бы из богоотступников я не встретил — у каждого был амулет. И у тех четверых на этой же площади, и у того, что прибился к нашему обозу на столичном тракте…

Задумавшись, я довольно сильно толкнул стоящего впереди человека невысокого роста, одетого в черную рясу. Он резко обернулся и прошипел ядовито:

— Смотри куда прешь, увалень!

Увидев его лицо, я захлопал от удивления глазами.

Да мне везет несказанно!

Это же Фомка!

Правда, он теперь совсем не был похож на того вихрастого парнишку, которого я знал. Мне, показалось, что он сильно изменился, вырос и возмужал больше, чем этого позволил бы минувший отрезок времени.

— Ох, ты ж! — радостно сбросил он свою «волевую» маску, признав меня. — Ты откудова здесь?

— Да вот, угораздило попасть сюда, — искренне улыбнулся я. — Кстати, тебя и ищу. И Пахома тоже.

— Насчет Пахома ничего не скажу, не видел его давно, — заважничал паренек. — А я вот, глянь, теперь в общине Тейи состою. И там я не последний человек. Меня шибко уважают.

— Ну, молодец! — по-братски похлопал его по плечу.

Что ж, паренек чувствует свою причастность к «великому» делу, вот и задирает нос выше лба. Пусть забавляется. Всё лучше, чем с Устином грабежом промышлять. Хотя, может, и нет. Богоотступники на моих глазах уже превращались в воинствующее монашество, когда на дворец нападали.

Эти тоже ничему хорошему Фомку не научат.

Впрочем, мне-то какое дело?

Это его жизнь. Его шишки и его синяки. Пусть сам выбирает с кем ему быть и где ему интереснее. Набедокурит, споткнется, задумается — научится на своих ошибках. Ума у него точно хватит не влезать во что-то чересчур опасное.

— Мне бы переговорить с кем-то из твоих главных или с тем, кто хорошо разбирается в ваших делах, — попросил я паренька. — И перекантоваться где-нибудь не помешало бы. Я ненадолго. Наверное.