Та самая Татьяна

Журнал княгини N. 25 января 1826 года. (Прошло 7 месяцев.) Рим

Впервые за последнее время я почувствовала желание обратиться к своему журналу. Наверное, это признак выздоровления. Доктор Глинин говорил мне об этом: когда вам придет охота возобновить свои записки, это станет обнадеживающим симптомом. И еще он говорил, что дневник, в свою очередь, поможет мне преодолевать недуг, не просто осмыслять происшедшее, но и изживать его. И вот, делать нечего – я снова пишу…

Лишь теперь, после того как прошли месяцы, я могу наконец восстановить хронологию событий. Осмыслить, в каком порядке они происходили и какое из них являлось причиной, а какое – следствием. До того в течение очень долгого времени у меня было чувство, что на меня обрушился багряный ком, состоящий из горестей, подлостей и ударов судьбы. Теперь трезвое воспоминание, опираясь на позднейшие рассказы друзей и людей, поможет мне, я надеюсь, расставить события по своим местам – во времени и пространстве.

Началось все с анонимного письма – грязного пасквиля, который получили однажды несколько представителей общества. Как я узнала гораздо позже, список этот также принесли моему мужу, находившемуся в ту пору на Кавказе. Одним из адресатов подметной грамоты оказалась я. Прочла… Прочесть сумела только раз – сразу бросила грязные листки в огонь. Мне было очень больно. И стыдно. Потому что передо мной словно развернули зеркало – пусть кривое! – но в коем все-таки отразилась я. При всей наглости выражений и развязности тона (свойственным подобного рода посланиям), при беззастенчивой смеси наглой лжи и оскорбительной полуправды в основе послания лежала истина. Да! В письме говорилось обо мне. О том, что я обманываю своего честного, верного мужа. О том, что я имею связь с Онегиным – человеком блестящим, но порочным. О том, что я была влюблена в него еще до замужества (это истина) и еще тогда отдалась ему (это ложь). Что наши отношения не прерывались все годы моего брака (вранье) и мы с ним встречаемся и состоим в близости до сих пор (правда).

Да, мне было чрезвычайно горько и тяжело читать это послание. Но я боюсь даже представить, что чувствовал, читая сей пасквиль, мой муж.

В ту пору аудиенции у меня добился Е.О. То была наша с ним последняя встреча. Он пытался осушить мои слезы – но что значили для меня его утешения! Он строил предположения по поводу того, кто является автором пасквиля. Он пребывал в холодном бешенстве по отношению к предполагаемому сочинителю. Мой друг ни секунды не сомневался, что пасквиль – дело рук Аврамова, к тому времени уже несколько дней как покойного. Я тогда почти не слушала его. Когда я так опозорена – что за дело мне до того, кто открыл миру мои язвы?! Однако же теперь, когда минуло семь месяцев со времени случившегося, я также склоняюсь к предположению, что автор письма – Аврамов. И потому, что появление пасквилей случилось удивительно ко времени. Первые послания поступили к адресатам в Петербурге как раз на второй день после того, как он убил себя в своем собственном кабинете. Но это он писал и отправлял подметные письма. Онегин сказал, что узнает в его стиле его подлую натуру. Адресовать пасквиль моему супругу – чтобы тот вызвал (а он непременно бы вызвал!) Е.О. – главного врага и угрозу благополучия Аврамова. Загрести жар чужими руками. Убить человека в результате чудовищной интриги – о, я хорошо узнавала руку убийцы! Именно такой методой устранил он четыре года назад своего племянника Ленского, причем тогда ведь и тени подозрений не пало на него! И теперь, совершенно очевидно, он хотел с помощью моего супруга (словно бы тот был наемным разбойником!) избавиться от Евгения, который разгадал его тайну.

Подметное послание, очевидно, стало его последней подлостью. Видимо, он его переписал и отправил как раз перед тем, как к нему на квартиру пришел Е.О., – перед тем, как умереть. И вот теперь, уже из гроба, он мстил Онегину.

Но что – Онегин! Любовник в глазах общественного мнения – лицо героическое. Ему-то не к лицу и не пристало страдать от пасквиля! Можно было только гордиться: он – донжуан. Благородный совратитель, благодаря которому женщина пренебрегла верностью своему долгу. Любовник, сумевший покорить и скомпрометировать даму высшего света. Его страдания (даже если они и были) нельзя и близко сравнить с моими. Но самое острое, самое ядовитое жало письма оказалось направлено против моего супруга.

Я могу только представить, как больно было моему мужу, когда он получил тот пасквиль. Какую бурю ужасных чувств он пережил в своей душе: он обманут… предан… опозорен… обесчещен… Ох, нет! Не могу думать об этом! Слезы душат меня! Как же я виновата перед ним! И нет его рядом – чтобы я могла припасть к его ногам и вымолить прощение!

Нет, надо взять себя в руки. Мне надо с трезвой и холодной головой описать происшедшее – чтобы помочь самой себе. И главное, чтобы сберечь на бумаге память о своем супруге.