Та сторона, где ветер

– И сегодня тоже завелась… – Шурик передохнул и гнусавым голосом начал: «Мне совершенно непонятно легкомыслие и беспечность нынешних школьников. Совершая необдуманные поступки, они не желают представить, какой результат может повлечь за собой такой поступок. У вас уже есть печальный пример. Воробьев из четвертого класса «А» неосторожно вел себя на берегу и, как установило следствие, сорвался и погиб. А зачем, спрашивается, он…» Тьфу! Мне противно стало. Я поднялся и спрашиваю: «Откуда вы знаете?» А она: «Что именно?» – «Ну, то, что он погиб из-за легкомыслия. Ведь никто не видел, как он погиб». А она давай опять тянуть: «Достаточно знать его характер, чтобы сделать выводы. Известно, сколько неприятностей он доставлял педагогам». Тут наша одна девочка говорит: «А Галина Николаевна плакала, когда узнала про Воробьева…» А историчка в ответ: «Ну что же, мне тоже жаль этого мальчика…» А ведь ей, Илька, нисколечко не жаль! Это сразу видно. Тут меня будто дернули за язык. Я перебил и говорю: «Однако у него было одно хорошее качество. Он никогда не говорил подлостей про тех, кто умер…»

Шурик нервно засмеялся и быстро взглянул Ильке в лицо. Илька висел на форточке, приоткрыл рот от изумления и восторга.

Шурик вздохнул.

– Ну, вот… У нее даже бородавка побелела. Она губами пошлепала и говорит: «Я б-буду, Черемховский, н-настаивать, чтобы в-вы не присутствовали на моих уроках. П-па-а-трудитесь выйти».

– А ты? – выдохнул Илька.

Шурик пожал плечами.

– Потрудился…

Илька подумал и серьезно сказал:

– Шурик, ты молодец. А что теперь будет?

– Да ничего, наверное, не будет. До конца года три урока по истории осталось. Переживу.

– А дома? Тебе не влетит?

– Что значит «влетит»? Мне в общепринятом смысле вообще не влетает никогда. А впрочем, не знаю. Видишь ли, со мной первый раз такая история.

Илька почувствовал, что переплет рамы сильно давит ему живот. Неудобно торчать в форточке, лежа животом на тонкой перекладине. Илька завозился.

– Иди в комнату! – спохватился Шурик. – Ты же можешь опять простудиться! Я тоже пошел, мне пора.

И он исчез, вежливо сказав «до свидания».

Илька прыгнул на пол. Бумажная труба лежала у его ног. Илька не разворачивал. Что-то слишком тяжелой стала голова. Может быть, снова поднимался жар? Обо всем думалось сразу: фламинго, Яшка, обрыв, Шурик, его учительница… Все перепутывалось…

Илька тряхнул головой. Все-таки карта перед ним. Вот она. С открытыми тайнами зверей и птиц. Сейчас… Тоненькой стрункой начинало в нем звенеть радостное нетерпение. Сейчас…

Он встал на колени и прижал у карты один уголок. Потом катнул от себя трубу. Карта развернулась сразу: легко, почти без шелеста. Лишь края чуть приподнялись над полом.

Илька вздохнул как от встречного ветра. И засмеялся.

Ну, поймите Ильку. Никогда-никогда он не видел вблизи таких громадных карт. Ребятам постарше они, конечно, знакомы, а он, второклассник, где мог их увидеть? И вдруг с размаху развернулся перед ним удивительный синий мир. Синий и пестрый. Словно в полутемной комнате бесшумно упала стена и открылись за ней незнакомые страны.

По Африке, желтой от песка и высохших трав, мчались антилопы и жирафы, неторопливо и царственно двигались львы, шагали независимые слоны. Киты и акулы пенили воды океанов. Веселые кенгуру скакали через всю Австралию, белые медведи и моржи выползали на льдины у полюса. Тигры и зайцы, лоси и удавы, утконосы и крокодилы… От них рябило в глазах. Может быть, и в самом деле они двигались? Не Земля, а веселый зоопарк. Нет, не зоопарк: звери здесь были свободны…

Илька не нашел фламинго. Долго искал по всем берегам и странам, видел удивительную птицу лиру, потом попалась еще странная птица секретарь. А фламинго не было.

Илька не огорчился. Он почти позабыл про фламинго. Вставала перед ним гудящая зелень джунглей, грозно темнели коричневые горы, обнимал со всех сторон темно-голубой океан. И очередями били с карты разнокалиберные буквы названий: Ямайка (Я-майка!), Хоккайдо, Шпицберген, Канберра, Скагеррак (Скагер-р-рак!)… И звонкое, как сигнал трубы, – Горн! Мыс Горн…

Буквы прыгали через оленей и зебр, а львы смешно шевелили хвостами. Илька улыбнулся и прилег щекой на западное побережье Африки.

…Когда пришла с работы мама, он спал, раскинувшись между Австралией и берегом Аргентины. Ладонь его бережно прикрывала мыс Горн, известный своими бурями.

…Карту Илька прибил над кроватью. Мама не спорила. Ей только не нравилось, что Илька торчит перед картой целыми часами. Встанет в кровати, упрется в моря и горы ладонями и что-то бормочет.

Мама подходила, трогала лоб. Большого жара не было. Илькина ладонь корабликом скользила по карте.

– О чем ты шепчешь? – спросила мама.

Илька улыбнулся и тихо сказал:

– Под всеми ветрами…

Мама наконец не выдержала:

– Ты засиделся дома. Вся ангина давно кончилась. Мог бы и погулять, а то привыкнешь к пижаме, как пенсионер…

Илька оторвался от карты. Но медлил. Он знал, что, оглянувшись, увидит обыкновенные скучные стены, знакомый до последней щелки шкаф, знакомое окно и знакомый кусок улицы в нем. Не будет в окне джунглей и жирафов.