Таба Циклон

Через узкий просвет рядом с замком я вижу, что кто-то проходит мимо ванной. Дверь медленно открывается, и на пороге появляется Рита. Заходит с бутылкой вина, и сразу понятно, что она одна эту бутылку с утра выпила, вот только что. Закрывает дверь на замок: магнитный язычок щелкает, попав в паз. Она всегда закрывала все двери там, где находилась. И если кто-нибудь оставлял их открытыми – молча вставала и заново закрывала. Могла двадцать раз за день встать и закрыть одну и ту же дверь. Все над ней смеялись. Все, кроме меня. Я понимал, почему Рита это делает: все и так слишком неустойчиво и хрупко, зачем же еще и двери оставлять открытыми? Даже кошки любят садиться в разные круги, коробки и пакетики, а уж они наверняка видят побольше нашего…

Рита ставит полупустую бутылку вина на пол. Бутылка падает, красное вино волнами, толчками льется из нее на пол. Рита улыбается и легкомысленно машет мне рукой: к черту, кого это волнует, уберем потом.

У Риты светлые волосы, но она красит их в черный цвет. Она смотрится на себя в зеркало, чуть повернув голову вбок, чтобы не было видно, как носик едва заметно искривляется влево на самом кончике – результат не очень удачной пластической операции, за которую ее чуть не убили родители два года назад.

Рита садится на край ванной.

– Твой папаша – мудак! Ты знаешь об этом? – спрашивает она, опуская руку в воду.

Я молчу, хотя мне вообще-то не особо приятно, что она так сказала. Молчу и смотрю на нее.

– Ты очень неаккуратный! – говорит Рита. – Ты опять порезался? – она показывает на бинт, которым перемотано мое запястье.

– Да.

– Хочешь? – Рита поднимает с пола бутылку, держа ее перед собой за горлышко двумя пальцами.

– Не хочу.

– Тебе тоже паршиво, да? – спрашивает она. – Этот гад специально так все подстроил, я уверена. Чтобы без него всем сразу стало гораздо хреновее. Я думала, это сразу все решит, ну, досрочный хеп-ни-энд и все такое, но дела, похоже, обстоят гораздо серьезнее…

– Может, это просто погода испортилась? – говорю я.

– Может, и так… Не возражаешь, если я с тобой попускаю пузыри?

Не дожидаясь ответа, она залезает ко мне в ванную, как была – прямо в одежде, шпилькой туфли случайно поцарапав мою голень. Я вижу, как расходится в разные стороны пена на поверхности воды, вижу свою ногу, на которой медленно проступает рваная красная полоска, края ее тут же покрываются белым налетом. Мне не больно. Ткань корсета начинает медленно намокать, плотно стягивая снизу полусферы сисечек. Как же я хочу дотронуться до них! Я смотрю на них не отрываясь, завороженно, зачарованно, и будто бы чья-то рука медленно сжимает мое сердце, выдавливая из него приторный нежный яд, разливающийся по всему телу.

– Ты еще не передумал идти со мной? – спрашивает Рита.

В этом корсете и перчатках она похожа на принцессу – одну из тех, которых любят рисовать девочки на последних страницах школьных тетрадей.

Стоит закрыть глаза и можно увидеть высокую башню, в которой она живет, и заснеженный замок: на его стене стоят люди в железных доспехах и с тревогой всматриваются за линию горизонта, пытаясь угадать, что за страшная сила движется оттуда, и закатное солнце, мелькнувшее на миг среди туч, отражается на их шлемах и мечах, покрытых инеем.

«Таа… Тааа…» – тревожно гудит ветер, путаясь в обожженных, порванных, трепещущих знаменах.

– Не передумал, – говорю я.

Рита вновь тянется за бутылкой с вином. Жадно прикладывается к ней, окрасив красным начавшие трескаться губы.

– Ты такой худенький, Тим…Она проводит пальцами по моему плечу, по ключице.

– Такой худенький…

Она задумчиво смотрит в сторону медленными от опьянения глазами, улыбается каким-то своим мыслям. Я болтаю палочкой в мыльной воде для пузырей. Картинку на стене Рита заслонила своей головой, поэтому я решаю пускать пузыри, целясь уже в ее сисечки, хотя бы мыльным пузырем дотронуться до них.

– Тим… Я сейчас скажу тебе кое-что, только ты не обижайся! – пена шипит, лопаясь маленькими пузырьками, и медленно сползает по ее шее. – Сегодня тебе придется быть честным с самим собой. Честным и жестоким. Тебе сейчас кажется, что ты любишь меня, но на самом деле настоящую меня ты даже не замечаешь. Ты любишь мою фотографию двухлетней давности, где я злая и глупая. Думаешь, я не вижу, как ты ее везде с собой таскаешь. Мне сейчас девятнадцать, мужчины сходят по мне с ума, а во что я превращусь лет через десять? Через двадцать? Знаешь, как говорит моя мама: двадцать лет – это почти тридцать. Выйти замуж, непонятно зачем родить детей и жить дальше в этой мясорубке, среди гипермаркетов и видеопрокатов, постепенно превращаясь в труху… Посмотри на мою кожу. Посмотри на свою. То, что ты видишь в моих глазах, – это обман, это мгновенная фотография, приукрашенная тобой и только тобой. Меня нет, я просто зеркало, в котором отражается ваша любовь, неужели ты этого не понимаешь? Я вся зеркальная, я уже два года никого не могу любить, даже себя. Господи, откуда у тебя такие ресницы? Вечно мальчишкам везет, у вас такие красивые длинные ресницы. У тебя… Нет, не слушай, я просто слишком много выпила…