Табак

Он остановился и отдал какое-то распоряжение сторожу. Тот вынул связку ключей и бросился отпирать главный вход. Пока он ото делал, господа отправились осматривать внутренний двор. Впереди шли Борис и Костов, за ними – инженер, специалист по папиросным машинам, а позади – Кондоянис, какой-то нотариус-грек и Малони – итальянец, швейцарский подданный, на чье имя Борис покупал фабрику. Это был высокий, представительный мужчина, смуглолицый, с черной, аккуратно подстриженной бородкой, которая придавала ему театральную мужественность маршала Бальбо. Он держался как аристократ, который готов немедленно вызвать на дуэль всякого, кто усомнится в его честности. И хотя он довольно часто давал повод для подобных сомнений, это не мешало ему слыть сговорчивым посредником при заключении фиктивных договоров, рассчитанных на обман казны одного или нескольких государств. Костову было противно смотреть па его щегольскую, красивую бородку. Однажды у Торосяна во время игры в покер, когда нераспечатанных колод больше не осталось, эксперт заметил, как итальянец помечал ногтем мизинца глянцевитые рубашки карт. Но было ли это подозрительное царапанье мошенничеством или случайным проявлением нервозности – решить он не мог.

Борис заглянул во все закоулки двора, прикидывая, сколько площади осталось незастроенной. Малони и Кондоянис неохотно следовали за ним, инженер нервно посматривал на часы, а Костов зажигал одну сигарету за другой и бросал их недокуренными. Всех раздражала мелочность, с какой Борис оспаривал полученные им сведения о фабрике.

– Вы говорили, что незастроенная площадь составляет восемьсот метров, – сказал он, определяя на глаз размеры. – А мне кажется, что здесь не больше шестисот.

– Если измерите точно, убедитесь, что восемьсот, – холодно возразил грек.

Его беспокоила немецкая автомашина, которая следовала за ними и остановилась на некотором расстоянии от фабрики. Из машины вышли два немца в штатском и начали копаться в моторе. Кондоянис их где-то видел, но не мог вспомнить где. Он запомнил эти лица, может быть, именно потому, что они были невзрачны, холодны и не выражали пи враждебности, ни сочувствия. Один из немцев был почти альбинос, с красными заячьими глазами, а лицо другого уродовало непомерно большое расстояние между носом и верхней губой.

– Участок выходит на шоссе? – продолжал свои мелочные расспросы Борис.

– Нет, – ответил грек рассеянно.

Он вспомнил, что видел этих двух немцев в немецкой комендатуре в Софии, где получал пропуск на право свободного передвижения по всей Фракии. Малони, который пользовался доверием у немцев, сумел добыть ем› этот документ за десять тысяч швейцарских франков. Сам Кондоянис подбросил столько же одному немецкому полковнику. Вспомнив все это, грек немного успокоился. Он боялся только честных и неподкупных людей.

– В таком случае пространство между шоссе и въездом во двор не принадлежит фабрике! – недовольно заметил Борис.

– Да, – признал грек. – Ворота действительно ведут па чужую территорию. Одно время так было удобнее. Но по плану участок примыкает к одной из соседних улиц.

– Костов, отметьте это! – сказал Борис.

Он намеревался перечислить Кондоянису все недостатки фабрики и на этом основании выторговать надбавку к сумме, которую рассчитывал от него получить. Эксперт угадал его намерение и сделал презрительную гримасу. Торговаться в теперешнее время казалось ему бессмысленной мелочностью. Будет Борис фактически владеть фабрикой или нет – зависело от доброй воли Малони, а накануне стало известно, что Советский Союз объявил воину Болгарии. Мир «Никотианы» рушился, а ее генеральный директор как будто еще не понимал этого и, как спятивший с ума лавочник, спорил из-за какой-то сотни квадратных метров двора. Эксперт испытывал тягостное предчувствие надвигающегося хаоса. Он достал записную книжку и механически, как автомат, отметил, что пространство между шоссе и въездом во двор не принадлежит фабрике. Но он позабыл и о гнетущем предчувствии хаоса и об умственном оскудении Бориса, увлекшись разговором с греком-нотариусом.

– Магазин детских игрушек на главной улице, – говорил нотариус. – А насчет платьиц… не знаю! Понятия не имею… Мне кажется, все уже распродано.

– Нарядное платьице для десятилетней девочки… – оживленно настаивал Костов. – Матросочка или что-нибудь в этом роде. Или бледно-желтый шелк, из которого можно сшить платьице.

– Шелк еще можно найти. Но цены астрономические.

– Это не имеет значения. Мне нужны красивые вещи. Да, вот бы еще кружева и шляпку с цветами.

– Кружева и шляпки с цветами теперь не в моде, – заметил нотариус.

У него была маленькая дочь, и он кое-что понимал в детских нарядах.

– Тогда что-нибудь модное. Что-нибудь стильное и элегантное, понимаете? Цена меня не заботит.

– Хорошо, спрошу у жены, – с улыбкой сказал нотариус.

– Очень вам благодарен.

– А детские туфельки купить не желаете?

– Ах, да! Туфельки и чулки непременно! – чуть не вскрикнул эксперт, вспомнив босые, исцарапанные терновником ножки Аликс.