Табак

Какими чудесными, овеянными сладостной грустью казались те дни в дали воспоминаний! Теперь город изменился до неузнаваемости, но облик его еще хранил следы прошлого. Та же горячая влага с моря, тот же широкий бульвар у пристани, то же медно-красное небо во время заката, на фоне которого высится громадный силуэт Белой башни! И те же красивые и вялые лица южан, желтоватые от нездорового климата, начинающегося вырождения, сифилиса, туберкулеза и малярии… Но формы жизни все же изменились. Конки уступили место электрическим трамваям, извозчиков вытеснили автомобили. Вдоль приморского бульвара выросли современные отели, людей стало больше, а контраст между богатством и бедностью обострился. Отели отгородились от улицы подвижными щитами из колючей проволоки, а у подъездов торчали, широко расставив ноги, немецкие часовые с сытыми, угрюмыми, холодными физиономиями. Итальянские пленные из корпуса Бадольо перетаскивали какие-то мешки, немецкий унтер-офицер, возвращаясь с пляжа, вез на раме велосипеда полуголую проститутку. Немецкий генерал направлялся в штабной машине на свою загородную виллу. Жизнь, в сущности, осталась прежней, изменились только ее формы: больше разврата, больше жестокости. Прежде старый ленивый властитель расправлялся ятаганом, а эти ограждали себя колючей проволокой и за каждого убитого из засады солдата расстреливали заложников. Проклятие висело над городом. В этом мире хозяев и рабов было что-то тупое, жестокое, противное человеческому разуму, что-то безумное и ненасытное, что пожирало людей, парализовывало их порывы, убивало радость, глумилось над благородством и предавало забвению подвиг. К чему было революционерам 1903 года два месяца копать туннель под землей и взрываться на собственных бомбах? Этот откормленный фельдфебель, который ждет не дождется вечера, чтобы отправиться в публичный дом, даже не подозревает об их жертве. Зачем было ему, Костову, бегать по митингам и произносить пламенные речи в дни Хуриета? О нем помнят только пожилые люди, а Ирина и Борис по невежеству смешивают события тех дней с Хаттишерифом.[65] Какой смысл был ему, Костову, тратить столько сил, столько умения, столько ловкости и красноречия ради обогащения «Никотианы»? Папаша Пьер давно умер, и о нем уже никто не вспоминает. Борис бредит и мечется в лихорадочном жару, а правительство Отечественного фронта рано или поздно потребует с него отчета за все совершенные им грабежи. После «Никотианы» останутся лишь воспоминания о роскоши ее хозяев и нищете рабочих, страшная история подавления большой стачки и имена, которые у одних будут вызывать жажду мести, у других – презрение, у третьих – немую тоску.

Имена, имена!.. Они проходили в памяти Костова, как грустные, безмолвные тени. Какой призрачной казалась ему теперь сама «Никотиана»!.. Думы о ней походили на воспоминания о далеком прошлом и будили только печаль.

Костов шел по главной улице, подавленный горестными образами прошлого. Но вот кто-то хлопнул его по плечу. Эксперт поднял голову и увидел Малони. Черная подстриженная бородка итальянца показалась ему сейчас еще более неприятной, чем утром.

– Что случилось? – спросил эксперт. – Почему не идет Кондоянис?

– Его арестовали, – с притворным негодованием ответил итальянец.

– Когда? – Эксперт был потрясен, но лишь тем, что расстроилась сделка.

– Как только мы разошлись… У вас были неприятности с немцами?

– Нет, – ответил Костов. – Никаких неприятностей не было.

– Хорошо, если бы вы потом ему об этом сказали… Он вообразил, что это я донес о сделке, и оскорбил меня. Если бы это сделал я, немцы арестовали бы и вас, особенно теперь, когда между вами вот-вот вспыхнет война.

Эксперт не ответил, но ему вспомнился покер у Торосяна, когда Малони метил ногтем карты.

– Как, по-вашему, ведь это же несправедливо, правда? – продолжал итальянец.

– Что именно? – спросил Костов.

– Что он обвиняет меня в предательстве.

Эксперт, раздосадованный, опять промолчал. Малони подождал немного, потом добавил:

– Вероятно, его задержали по обвинению в шпионаже… Он финансирует отряды белых андартов, которые помогают немцам, и в то же время поддерживает связь с английскими агентами в Афинах.

– Что же нам делать? – спросил Костов.

– Лучше всего подождать несколько дней – вероятно, его выпустят.

– Мы не можем больше ждать! – Эксперт окинул Малони взглядом, полным ненависти. – Шеф болен, а русские войска уже на Дунае.

– Пустяки. Немцы готовят на востоке большое контрнаступление и собираются применить новое оружие. Я только что разговаривал с одним полковником, прибывшим из генерального штаба.