Табакерка императора

Оставался вопрос: что побудило Этвуда к убийству? На ответ, разумеется, наталкивала тюремная работа сэра Мориса, описанная его женой и дочерью, и особенно история про Финистера. Но как доказать эту гипотезу? Очень просто! Если Этвудом когда-то уже интересовалась полиция, если он когда-то уже совершил преступление, отпечатки его пальцев должны храниться в Скотленд-Ярде.

Дядя Бен присвистнул.

— Ох! Ах! — пробормотал он. — Надо же! Значит, ваша прогулочка на самолете в Лондон…

— Пока я это не выяснил, нельзя было действовать дальше. Зайдя к Этвуду в гостиницу, я незаметно взял его отпечатки пальцев, прижав к ним свои часы, когда щупал ему пульс. Все вышло очень естественно. Ну вот! А в Скотленд-Ярде, конечно, отыскался дубликат этих отпечатков. Тем временем…

— Опять началась неразбериха, — вставила Ева и нервно расхохоталась.

— Да, вас арестовали, — сказал Дермот. Его лицо омрачилось. — Не понимаю, что тут смешного.

Он повернулся к остальным.

— Когда она мне все подробно рассказывала, она была настолько измучена, что за нее говорило ее подсознание — над которым мы так любим потешаться — и без ее ведома выдало правду. Она вовсе не смотрела в окно и не видела живого сэра Мориса, о чем легче легкого было догадаться с ее же слов. Никакой табакерки она никогда не видела. Это только внушил ей Этвуд.

Я не стал ни до чего докапываться. Меня вполне устраивало то, что она говорила. Ее рассказ черным по белому доказывал виновность Этвуда. Я сказал ей, чтобы она повторила свою историю Горону слово в слово, как мне. Я рассчитал, что все это занесут в протокол, а у меня уже будут данные, подтверждающие мотивы Этвуда, и можно будет действовать дальше. Но я все-таки недооценил ее внушаемость, либо галльскую энергию Вотура и Горона. Она передала им версию Этвуда, но не передала сцену дословно.

— Они… они освещали меня лучом, дергались как марионетки, — защищалась Ева. — Просто невыносимо! А вас рядом не было, ну и никто не оказал мне моральной поддержки…

Дженис как-то странно взглянула сперва на Еву, потом на Дермота; оба ответили ей ужасно смущенными, почти злыми взглядами.

— Итак, — продолжал Дермот, — они, видите ли, прозрели. Только промах Этвуда они приписали ей. Ага! Никто не говорил ей о новом сокровище сэра Мориса? Никто ей его не описывал? Нет, конечно, нет. Так откуда же она знает, что часы — это табакерка? И тут уж каждое ее слово стало рассматриваться как изобличающее ее вину. Ее поволокли в тюрьму, а я прибыл к месту действия уже как главный злодей в драме.

— Ясно, — сказал дядя Бен. — Все время из огня да в полымя. А тут Этвуд пришел в себя.

— Да, — мрачно сказал Дермот. — Этвуд пришел в себя.

Вертикальная морщинка у него между бровей сделалась глубже от противного воспоминания.

— Он рвался засвидетельствовать, что Тоби был тот самый человек в коричневых перчатках, и положить делу конец. Ужасно рвался! Во что бы то ни стало. Одним ударом он готовился вернуть жену и отправить в тюрьму соперника. Кто бы мог вообразить, что человек в таком состоянии встанет с постели, оденется и отправится через всю Ла Банделетту к Вотуру? Тем не менее он все это проделал.

— И вы его не удерживали?

— Нет, — ответил Дермот. — Я его не удерживал.

После паузы он добавил:

— Он умер на пороге кабинета Вотура. Он потерял сознание, упал и умер, прежде чем от него оторвался луч маяка. Он умер оттого, что его разоблачили.

Солнце садилось. В саду пререкались редкие птицы. Становилось свежо.

— А наш благородный Тоби, — начала Дженис. Она запнулась и залилась злой краской, потому что тут Дермот расхохотался.

— Думаю, вы не понимаете своего брата, милая девушка.

— Да я и не знала, что на свете бывают такие скоты!

— Он отнюдь не скот. Просто обычнейший случай — вы уж меня извините — замедленного развития.

— В смысле…?

— Умственно и эмоционально он все еще пятнадцатилетний мальчик. Вот и все. Он искренне не понимает, что за преступление — обокрасть собственного отца. В своих понятиях о взаимоотношениях мужчины и женщины он задержался на уровне четвертого класса школы.

Таких Тоби на свете пруд пруди. Иногда они очень даже преуспевают. Их считают воплощением принципиальности, идеалом твердости, пока они не подвергнутся серьезному испытанию; а уж тут-то великовозрастный гимназист, лишенный мужества и воображения, непременно себя покажет — и песенка его спета. С ним приятно выпить, приятно играть в гольф. Но я очень сомневаюсь, что он может стать самым удачным мужем для… Ну ладно, оставим эту тему.

— Интересно… — начал дядя Бен и запнулся.

— Да?

— Я вот все думал… Когда Морис тогда вернулся с той прогулки — весь дрожал, побледнел и всякое такое, — он о чем-то разговаривал с Тоби. Он ему ничего про Этвуда не сказал?