Табакерка императора

– Я изливалась совершенно незнакомому человеку, а теперь, при дневном свете, мне просто в глаза вам стыдно взглянуть.

– Ну что вы. А для чего же еще я тут? Только можно я задам вам один вопрос – в первый раз?

– Конечно.

– Как вы собираетесь поступить с Тоби Лоузом?

– А как бы вы поступили, если бы вам так вежливо и мило дали отставку? Меня просто-напросто бросили, верно? Да еще при свидетеле.

– Вы думаете, что все еще его любите? Я не спрашиваю, любите ли вы, я спрашиваю только, как вы думаете?

Ева не отвечала. Лошадиные копыта отбивали звонкую дробь. И вдруг Ева засмеялась.

– Не везет мне с замужеством, правда?

Она ничего не добавила, а Дермот не стал углубляться. Было почти шесть, когда они добрались до белых, чисто выметенных улиц Ла Банделетты, погруженных в сон, нарушаемый лишь немногими любителями верховой езды спозаранку. Ева закусила нижнюю губу и чуть побледнела, когда они свернули на рю дез Анж. Возле самого ее дома Дермот помог ей выйти из коляски.

Ева бросила быстрый взгляд через дорогу, на виллу «Привет». Там все будто вымерло. Только в одной комнате наверху были открыты ставни. Елена Лоуз в японском кимоно и в очках застыла у окна, глядя на них.

Голоса так громко отдавались в тишине улицы, что Ева инстинктивно перешла на шепот.

– Ог-глянитесь. Видите верхнее окно?

– Да.

– Обратить мне на нее внимание?

– Нет.

У Евы сделалось совсем отчаянное лицо.

– Может, все-таки скажете кто…?

– Нет. Скажу вам только одно. Вас намеренно выбрали жертвой, и весь план до того продуман, жесток и хладнокровен, что я в жизни не встречал ничего подобного. Тот, кто все это затеял, не заслуживает пощады и не получит ее. Итак, до вечера. А там, бог даст, кое с кем и разделаемся.

– – Как бы там ни было, – сказала Ева, – спасибо вам. Спасибо, спасибо, спасибо!

Она стиснула ему руку, открыла ворота и побежала по дорожке к своей двери; кучер испустил усталый вздох облегчения; что касается Дермота, то он стоял на мостовой и глядел на ее дом так долго, что у извозчика зародились новые опасения, а потом опять влез в коляску.

– Гостиница «Замок», mon gars [9]. И на этом ваши труды закончатся.

Возле гостиницы он расплатился с извозчиком, добавил неимоверные чаевые и, сопровождаемый потоком благодарности эпического масштаба, поднялся по лестнице. В холле, честно выдержанном в стиле средневекового чертога, уже замечались признаки пробуждения.

Дермот прошел в свой номер Он вынул из кармана ожерелье из бриллиантов и бирюзы, полученное от мосье Горона; он приготовил заказной пакет, чтобы вернуть ожерелье префекту, и вложил туда записку, в которой сообщал, что должен на сегодня отлучиться. Потом он побрился, принял холодный душ, чтоб прийти в себя, и, уже одеваясь, заказал завтрак в номер.

Из холла ему сообщили по телефону, что мосье Этвуд находится в 401-м номере. Позавтракав, Дермот направился туда и, по счастью, столкнулся с гостиничным врачом, который как раз только что осматривал Неда.

На доктора Буте визитная карточка Дермота произвела сильное впечатление. Однако же он выказывал некоторое нетерпение. Стоя в слабо освещенном коридоре под самой дверью Неда, он отвечал на расспросы без особой охоты.

– Нет, мосье, мосье Этвуд не пришел в сознание. По двадцать раз на дню является кто-нибудь из префектуры или полиции, и все задают тот же вопрос.

– И, разумеется, вообще нет никаких гарантий. Но ведь, с другой стороны, он может очнуться в любой момент?

– Судя по характеру повреждения, это возможно. Я покажу вам рентгеновские снимки.

– Буду премного благодарен. Значит, есть надежда?

– По-моему, да.

– Он что-нибудь говорил? В бреду?

– Он иногда вдруг смеется. И только. Да я и не так часто у него бываю. Лучше расспросите сиделку.

– Можно мне к нему?

– Конечно.

Хранитель тайны лежал в затененной комнате как труп. Сиделка была монашка: ее огромный головной убор выделялся четким силуэтом на светлом фоне жалюзи.

Дермот разглядывал больного. «Красивый, черт», – горько подумал он. Первая любовь Евы Нил, а возможно… но он отогнал неприятную мысль. Если Ева все еще влюблена в этого малого, даже и не отдавая себе в том отчета, тут уж ничего не попишешь. Он пощупал пульс Неда; в мертвой тишине отчетливо раздавалось тиканье часов. Доктор Буте показал ему рентгеновские снимки, со смаком приговаривая, что чудо еще, как его пациент до сих пор не отправился на тот свет.

– Что-нибудь говорит? – повторила сиделка вопрос Дермота. – Да так, мосье, иногда бормочет.

– Да?

– Но говорит-то он по-английски. А я английского не понимаю. А то вдруг засмеется и кого-то начинает звать.

Дермот, направившийся уже было к двери, резко обернулся.

– Звать? Кого?

– Ш-ш-ш, – вмешался мосье Буте.

– Не могу вам сказать, мосье. Все слоги вроде одинаковые. Я б с удовольствием, мосье, но не могу показать, как это произносится, – глаза ее тревожно блестели в полутьме. – Но если надо, я могу в другой раз записать.