Табельный выстрел

Когда опергруппа заявилась к ней с постановлением на обыск, Норкина начала ломать комедию — мол, ни за что ни про что простую советскую девушку мучаете. Судимости все сняты, и она честная теперь.

Ее доставили в Управление, где в кабинете Поливанов объявил о задержании.

— За что?! — взвилась она.

— Пока за укрывательство особо тяжкого преступления. А дальше поглядим.

— Какое преступление?

— Хватит ломать комедию. Все вы знаете. Где Грек?

— В Греции, — с вызовом произнесла она.

— Ну да. Как говорил грек-кондитер Дымба в «Свадьбе» Чехова: «в Греции все есть».

— Именно. Какое такое укрывательство шьете? Даже представить себе не могу. В страшном сне.

— Страшных снов у тебя, ласточка, будет теперь много, — Поливанов пододвинул стул и уселся рядом с ней. Он понял, что официальный тон ничего не даст, включил другой режим — мол, сыщики и блатные все одним миром мазаны, просто одни бегают, а другие ловят. — У тебя Грек жил. Ты это по телефону подтвердила оперативнику, который тебе звонил.

— У меня жил несколько дней Алексей Анатольевич, фамилию даже не помню. В женихи набивался. А Грек он или эфиоп — без понятия.

— Норка, хватит комедию ломать. Он только в Свердловске семь человек замочил. А дальше…

— А дальше и восьмую запросто замочит! — не выдержав, воскликнула она.

— Боишься…Только когда мы его задержим, ему уже не до тебя будет… Наговорил тебе небось, что если его возьмут, кореша к тебе придут? Это обычная сказка, Люба. Если бы все так строго было…

— У меня шкурка одна. И проверять не хочется… А вам бы все разговоры говорить. И ни за что не отвечать.

— А теперь послушай меня. Ты, если упираться будешь, быстро за соучастие загремишь.

— Не докажете!

— Я? И не буду. Прокуратура докажет. Они это умеют, не сомневайся… И загремишь ты по максимуму. Хоть женщин и не расстреливают, но пятнашку вынь да положь.

— Пятнашку, — Люба застонала.

— А ты как думала. Остальных к стене прислонят. А тебя образцово-показательно в зону.

— Да ладно порожняк гнать…

— Можем проверить… Или ты мне выдаешь Грека. Получаешь плевую статью о заранее не обещанном укрывательстве. Я следователя попрошу помягче к тебе подойти, глядишь, условняком отделаешься…

— А Грек меня потом…

— Опять за свое. Не будет ответки. Мы позаботимся. Можешь в другое место съехать — поможем…

— Ой, дура я дура, — покачала головой Люба. — Ладно. Грек — это Шестаков Александр, родом откуда-то из-под Куйбышева. Все хвастался, что у него деды там полгорода в ежовых рукавицах держали. Купечествовали.

— Уже теплее. А куда он от тебя, такой красавицы, сбежал?

— Да не знаю. Обещал столицу навестить. Вы, говорят, из Москвы?

— Да.

— Так вот и встречайте его там. Он вам там такое устроит, — Люба злобно засмеялась.

— Встретим, — кивнул Поливанов. — Честь по чести…

Глава 42

Грек опять бежал. Он бежал всегда. От своих. От чужих. Чаще удачно. Иногда не очень — как тогда, в 1949 году, когда помогал родной стране тянуть трансполярную магистраль Салехард — Игарка — Чум. Как поется в песне:

Двадцать лет трудовых лагерей,
И, на радость рабочему классу,
Там, где были тропинки зверей.
Проложили таёжную трассу.

Пришлось оттуда когти рвать зимой в срочном порядке, потому что суки, которые лагерный пункт Держали, его и вора по кличке Грузин постановили на ножи поставить. С Грузином в путь прихватили молодого фраера — мол, доверие оказали, на самом деле взяли как гастронома. По тундре зимой без еды не пройти, и еще старыми ворами изобретен жестокий способ — бегут двое, третьего берут на консервы. Срабатывало. Вот только не довелось Греку полакомиться человечинкой. Нарвались они на ненцев — детей северных просторов. Те одно время к зэкам беглым относились лояльно, мол, идет человек по тундре и пускай идет, могли даже и обогреть, и покормить. А после нескольких случаев, когда беглые вырезали целые семьи, чтобы завладеть оружием, едой, стали местные беглых сильно не любить. Да и администрация ГУЛАГа щедро платила что за мертвого, что за живого беглеца. Спутников Грека ненцы тогда застрелили, а самого его почему-то пощадили. И сдали обратно в зону, где ему чудом удалось выжить, но за это заплатить серьезную цену.

За окнами тамбура купейного вагона пролетали привычные российские леса и перелески. Проносилась бескрайняя, нелюбимая страна, созданная ему на страдание.

Интересно, когда его установят и объявят на него новую охоту? Менты не дураки, рано или поздно выйдут на Любу. И та сдаст его. Обязательно сдаст. Грек отлично знал, когда люди готовы сдать. Норка готова. И тогда ментам будет известно его истинное имя.