Табельный выстрел

— Тоже об этом думал, — произнес Поливанов, глядя на фотографию Грека. — Так сразу и не скажешь. Исторически все сложилось. Отношение к уголовникам после революции было несколько иное, чем сейчас. Многие революционеры тюрьмы прошли, видели, что людей не только дурной нрав, но нужда и безысходность часто на нары загоняла. Поэтому появился после революции тезис: уголовники — это не буржуи, которые враги советской власти. Уголовники — это социально-близкие, такая же жертва царизма и эксплуатации, как рабочие и крестьяне. И надо их только наставить на путь истинный. В какой-то мере это сработало, многие уголовники перековались, стали работать, вместе со всеми несли на своих плечах тяготы Гражданской войны, восстановления экономики. Только тогда власть, сказав «А», забыла сказать «Б» — некоторые из этих воров нам никак не попутчики и не социально-близкие, а настоящие вражины, которых только могила исправит. Вот и ощущали себя воры вольготно. И сроки за имущественные преступления против частной собственности смешные были, некоторые воры аж по десять-пятнадцать раз за свой трудовой путь отсидеть успевали. НЭП — это для них просто подарок судьбы был. Частный капитал возродился, пошли деньги, взяточничества, махинации — в такой мутной воде только рыбку и ловить. Такой бандитизм начался, сращивание с органами власти. Неизвестно, до чего мы бы дошли, если б все это не прихлопнули вовремя. В те годы и формировались законы и понятия воровские, которые потом в ГУЛАГе развернулись. Сформировалась отщепенческая психология превосходства над всем миром — мол, только блатные и есть люди, остальные их жертвы. И антисоветский душок. В воровской среде сильны были позиции тех, кто в зону загремел как классовые противники советской власти. Они были пообразованнее, поумнее и часто указывали идеологическую направленность. В общем, не сумели вовремя мы их всех задавить. А потом… Мне кажется, потом государству просто не до них стало. Очень суровые времена настали. Страна в капиталистическом окружении. Германия грозит войной. Да и не только Германия — та же Англия собиралась нас бомбить. Нужно было поднимать промышленность, оборону. Рабочая сила была нужна на гигантских стройках социализма, каждый человек на счету. Из деревень наиболее активный народ выманили коллективизацией и обещаниями светлой жизни. А враждебный и несознательный элемент ГУЛАГ заставлял работать — под конвоем, в ранге заключенных. И тогда не до того было, чтобы выяснять, кто на зоне там пахан, кто шестерки. Главное, чтобы план выполнялся, заводы, каналы строились. Иногда блатным администрация попустительствовала — мол, пускай сам вор и не работает, но других, мужиков, заставит вкалывать за троих. И срабатывало. Воры верх взяли в зонах, своих конкурентов — а у преступников несколько таких движений было — передушили. И стали как бы хозяевами. На территории всего Союза.

— И все с рук сходило?

— Не было просто сил их контролировать. Да и одно время органы чересчур увлеклись выявлением политических противников, перегибы пошли. Враги народа считались главным злом. А уголовники, соответственно, злом меньшим.

— И они на шею сели.

— Знаешь, одно время они даже всерьез поверили, что действительно главные и могут диктовать условия. Перед войной случай был. В Магадане начали реально саботировать производство. Золото стране как воздух нужно было, а эти мало того, что сами не работают, так еще и других подбивают план заваливать, чтобы показать руководству ГУЛАГа, кто в доме хозяин. Ну и показали.

— Ничего об этом не слышал, босс.

— И не услышишь. О таком в учебниках не напишут. Собрали всех саботажников в одну зону, выстроили, оркестр поставили. И представитель управления лагерей выходит, спрашивает, кто из уголовников раскаялся в саботаже и решил трудом искупить вину перед трудовым народом. Трудом — это значит лишиться воровского звания и всех привилегий. Кто на такое пойдет? Воры, понятно, только смеются в ответ — нет такой силы, которая заставит их масть сменить. Но несколько наиболее ушлых смекнули, куда дело идет, и из строя вышли. Их в сторонку отвели, начальник рукой махнул, и оркестр марш заиграл. Урки опять в хохот — мол, с оркестром нас теперь провожать будут. И проводили… Пулеметными очередями с вышки. Положили всех. После этого о саботаже все как-то подзабыли, и блатным урок был — не лезть в планы государства, копошиться только в отведенном болотце. Строго тогда было.

— Это правильно?

— Война на носу, Володя. И все это знали. Не до сантиментов было. Те, кто не хочет строить и воевать, в такой период должны находиться или на лесоповале, или в могиле в зависимости от прегрешений.

— Да уж.