Табернакль

— Что ты, мама, — отвечал ей Князь не без обиды в голосе, — как же его нет, он меня проведать пришел, такой же, как я, у твоих пинежских родственников видел, только тот был поменьше, скульптура деревянная, а этот и вправду дедушка дедушкой. Старая тетя Дуня ему молилась и его по имени звала Марей. Она говорила, он у них в доме стоял с детства ее прабабушки, она его знала, а ты давно оттуда переехала, ты его забыла или знать не могла. Тетя Дуня сказала: умрет — мне его подарит. Может, она умерла, вот он и ходит.

Глава семнадцатая

Полумгла. — Мальчик назначен на операцию. — Лугаревич. — Лихорадка и бред. — “Возьми меня в Раушен”. — “Он меня слышит”.

Полумгла. — Мальчик назначен на операцию. — Лугаревич. — Лихорадка и бред. — “Возьми меня в Раушен”. — “Он меня слышит”.

В одну из пятниц с утра осенняя хмурая полумгла взяла город приступом, а с ним и Мариинский приют. Тучи зависли, словно навсегда, дождь так и не начался, то заморосит, то раздумает, то стемнеет, словно время собирается двинуться вспять и вернуть нас в ту часть суток, где едва светает. Я опоздала на работу, что случалось со мною, Орлов пришел чуть позже меня, чего не бывало никогда.

— Идите на обход, — сказала Жерехова Виталию Северьяновичу, — директор велел всем руководителям подразделений присутствовать.

— Не в настроении? — спросил Северьянович, надевая парадный халат.

— Очень даже в настроении, — отвечала она мрачно, — Болотова с Мировичем в командировку отправил. Заместительница его бюллетенит. Будет на операцию, кого захочет, назначать. Идите уже. Герман Иванович, вам сегодня кто первый навстречу попался?

Мы, полушутя-полусерьезно, считали, что день определяется первым встречным Орлова.

— Лугаревич.

— Ну, — сказала Жерехова, направляясь к двери, ведущей во двор, — добра не жди. Я ушла на склад, вернусь минут через сорок. Наталья Васильевна, не почтите за труд, воду в цветах поменяйте.

Букет хризантем, привезенных ею с дачи, стоял на крутящейся скульптурной подставке у окна. Я незамедлительно разбила пятилитровую банку с водой, порезалась, стала вытирать пол, Орлов унес ведро с осколками, тут наконец небо вылило на наш околоток свои ушаты.

— Ноги промочила, — сказала Жерехова, входя.

Следом возник Орлов с пустым ведром.

— Голову, говорят, — сказал он, вытираясь носовым платком, — полезно дождевой водой мыть.

Мы видели, как бежит по двору наш начальник, закутавшись в полиэтилен.

— Ну, и кого? — спросила Женя.

— Мальчика без рук и без ног, — отвечал Северьянович, скидывая крыла, — а из взрослого отделения Демиденко из Ярославля и чернобородого. Всех по его новой методике. Демиденко в полном мраке лежит и вслух книжку про родной город читает, какое-то непонятное краеведение: “Где нынче ярославский канифас? Где бубереты? Юфть? Даже простой полуалександрийской бумаги не сыщешь”. А далее про город Мологу, затопленный Рыбинским водохранилищем, как там вода иногда спадает, обнажаются старые мостовые, надгробия, тротуары, фундаменты домов, можно на крыльце собственного дома посидеть, если не боишься прилива. “Я, говорит, сиживал, что мне прилив”, — а у самого слезы на глазах.

В окно застучали прегромко, Женя вскрикнула, то был Лугаревич в черном плаще, он влип лицом в стекло, скалясь в улыбке; мы думали, он зайдет, но он не появился.