Таблетка от старости

Когда она вернулась к столу, там уже вертелась осмелевшая Сюсенька. Шура испытывала большое желание уж если не убить Эльвиру Викентьевну, то стукнуть чем-нибудь тяжелым обязательно. На Пьетрофича Шура не злилась. Что с него взять? Он инструмент. Можно сказать марионетка. А вот кулацкого подпевалу Сюсеньку можно было бы и вовсе прибить! Мало того, что поговорить толком с Федькой не дали, так еще и допрос с пристрастием устроили.

– Ну, и зачем тебе этот Жигурда? – язвительно поинтересовалась Эльвира Викентьевна. Сюсенька уловила язвительность в голосе хозяйки и добавила к ней немного визгу.

– Эля! Ну, зачем ты так! Ты ж его толком не знаешь, а вдруг он хороший парень вырос? – вступился за Федьку Пьетрофич.

– Вырос-то он вырос! Это я насчет Джигурды еще ему комплимент сделала! Актер он, видите ли! В кино снимается! А такие дуры, как наша, – Эльвира Викентьевна кивнула в сторону Шуры. – Уши развесят, а потом матерями-одиночками всю жизнь болтаются.

– Неграмотные что ли? Про противозачаточные средства никогда не слышали? – решила уточнить Шура.

– Кто? – не поняла Эльвира Викентьевна.

– Дуры эти, матери-одиночки которые.

– Нет! Они, видишь ли, от любви сами не свои делаются.

– Тогда понятно. – Шура вспомнила про то, что еще недавно она сама подумывала стать матерью-одиночкой. Действительно сама не своя от любви к Кирсанову была. Она спустила кота на землю и полезла в сумку за сигаретами.

Кот Фёдор заорал свое боевое «Мррр-э-о!» и кинулся к Сюсеньке, та заверещала и со всех ног рванула к бассейну.

– Дурдом! – возмутилась Эльвира Викентьевна.

– Согласна. – Шура, наконец, нашла сигареты и закурила.

– Ты куришь?!!!! – Казалось, что с Эльвирой Викентьевной сейчас сделается удар.

– Да, мама, – рявкнула Шура. – Курю! И пью! – Шура взяла бокал с вином, который в присутствии матери скромно пригубливала весь вечер и залпом опрокинула в себя его содержимое. – И матом ругаюсь, и сплю с мужчинами. С женатыми!

При этих Шуриных словах Пьетрофич подхватился и тоже исчез в направлении бассейна.

– Он что еще и женат?

– Кто?

– Федя Моргунов.

– Не знаю, я с ним еще не спала. Не успела.

– Шурка! Ты вгонишь меня в гроб. – Эльвира Викентьевна взялась за сердце.

– А нечего тут представления устраивать! У меня за всю жизнь только один друг и был – Федька! Остальные все полное барахло. Тебя когда-нибудь «недомерком» или «жиртрестом» обзывали? Так вот, когда меня называли «жиртрестом», «недомерок» Моргунов бился за меня, невзирая на габариты обидчиков. Может он и Жигурдой такой вот выступает, чтобы уж никому никогда не пришло в голову его «недомерком» обозвать! Может, комплексы у него с детства, как и у меня. Вот и доказывает всем, что самый крутой. Уже и доказывать не надо, а он все остановиться никак не может!

– Ну, тебе-то уж точно никому доказывать не надо, что ты не «жиртрест»! – справедливо заметила Эльвира Викентьевна.

– Доказывать не надо, а страх остался.

– Какой страх?

– Такой. Что никто замуж не возьмет, и останусь я никому не нужная одна одинешенька с котом Федей. – У Шуры даже слеза навернулась от жалости к себе и коту.

– Но это же не означает, что надо бросаться во все тяжкие.

– Правда? А что это означает? Как ты думаешь, что происходит в голове у «жиртреста», на которого вдруг обратили внимание?

– Ха! – Эльвира Викентьевна всплеснула руками. – На бывшего «жиртреста» обратил внимание бывший «недомерок» и стали они жить долго и счастливо и умерли в один день!

– При чем тут Федька? Я его только сегодня встретила. А, кроме того, он на меня внимание обратил давно еще в школе, когда я «жиртрестом» была.

– Тогда, про что это ты? – Эльвира Викентьевна явно насторожилась.

– Я про то, что ты представления не имеешь, как я живу!

– И как?

– Плохо. Конечно, спасибо вам с Пьетрофичем, у меня есть и квартира и машина. Но я же одна совершенно! Ну, кроме кота, разумеется. Вот и закрутила роман с главврачом. Дура, конечно, кто ж спорит. Я ж не знала, что он женат. А он женат, да еще жена его на меня похожа. И прическа, представляешь, точно такая же! Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-, чего-то там месье и мадам, – пропела Шура противным голосом. – Я волосы и состригла, чтоб от нее сильнее отличаться. – Шуре было просто нестерпимо себя жалко, она вытерла слезы и налила себе еще вина.

– Деточка моя! – Эльвира Викентьевна вскочила, обняла Шуру и погладила ее по стриженой голове. – А что? Можно даже сказать вполне себе элегантно! – Она тоже плеснула себе вина. – Гони этого мудака в шею! Или пусть женится.

– Уже послала. Вот теперь работу ищу. Боюсь, выдавит он меня или подставит. Вон на следующий месяц он мне уже приемные часы сократил!

Шура всё рассказала матери, и ей стало гораздо легче. Ведь всегда легче, когда с кем-нибудь поделишься. Уже и не так страшно становится.

Эльвира Викентьевна задумалась. Об этом свидетельствовала дробь, которую выбивали ее идеальные ногти на мраморной столешнице.