– Не все. Вот узбеки, например, все больше в Россию норовят. А уж актеру русскому самое место в Питере. Даже в Москву надолго уезжать нельзя. Сразу талант пропадает.
– Вы, наверное, правы, – согласилась Евгения. – Сейчас все известные актеры выходцы из нашего Питера. Я вот слышала, многие даже живут на два города. В Москве, понятно, деньги, а вот, что же у нас такое в Питере для актеров полезное есть?
– Вдохновение! Я думаю, это результат Питерской мерзопакостной погоды.
– А вам, наверное, тяжело в нашей погоде? Вы же человек южный.
– Да я уж привык. Я того юга-то уж и не помню. Язык вот забывать стал. Спасибо Акбару, напоминает иногда. Так что, Шура, уж если не за тобой, то за вдохновением твой друг обязательно вернется.
– Да дело в том, что, похоже, влюбилась я сильно. И уже как-то с ним вместе привыкла. До последнего момента надеялась, что все у него сорвется. – Шура тяжело вздохнула. – А тут бах-трах все решилось! Раз, два – и он уже из Москвы в Америку вылетает.
– Это плохо, Шурочка, желать любимому человеку, чтобы у него планы сорвались и надежды рухнули, – печально сказала Евгения. – Это эгоизм с вашей стороны.
– Я понимаю. Только что же я одна-то теперь буду делать? В выходные, например? Не хочу я опять одна быть. Плохо мне. Скучно.
– Да ты, Шурка, оказывается махровая эгоистка! – ахнула Эльвира Викентьевна. – Значит, ты этого Жигурду своего заместо клоуна держала. Он тебя, выходит, развлекал, чтобы тебе одной не скучно было в свободное от работы время?
– Мама! Ну почему ты всегда все утрируешь?
– Как почему? Не почему, а зачем! Для ясности.
– Тяф, тяф, – добавила Сюсенька из сумки.
– Знаю я таких бабенок, – продолжала Эльвира Викентьевна. – Схватят мужика, и давай его любить. Так и залюбить могут до смерти. Уж не знала я, что дочь у меня такой пиявкой уродилась. Мужик должен иметь несколько степеней свободы! Только тогда он дышит полной грудью и радуется жизни.
– Правильно говорите! – согласился Ашраф. – Я всегда знал, что вы не только красивейшая, но и умнейшая женщина.
– Ну уж нет! – Эльвира Викентьевна погрозила Ашрафу пальцем. – Несколько степеней свободы, кроме одной. Знаю я вас, полигамщиков! Вам дай волю, у каждого бы гарем имелся.
– Я и говорю – умнейшая женщина! – Ашраф кивнул и улыбнулся. – Только гарем прокормить, это надо деньги лопатой грести. А с этим у некоторых заминка. Отсюда и предпочтение моногамным отношениям.
– Ага, – фыркнула Эльвира Викентьевна. – Это у вас там, на востоке, гарем прокормить надо, а у нас индивидуумы попадаются, которые на шее и у жены, и у любовницы прекрасно себя чувствуют. Еще и мать-пенсионерку трясут, как грушу.
– Шурочка, а почему вы в свободное от работы время не рисуете? У вас же талант. Я вот помню эту вашу картину, у вас в кабинете в «Космосе» висела. Очень интересная. Я бы такую купила себе. – Глаза Евгении опять вспыхнули изумрудным светом. – Нарисуйте для меня картину.
– Отличная идея! – согласилась Вера. – Шура, вы в свободное от работы время, ожидая возвращения вашего принца, будете рисовать картины, а мы их будем выставлять у нас в холле. И пусть наши дамы их покупают.
– Сейчас как раз дожди зарядили. Самая погодка для вдохновения, – поддержал Веру Ашраф. – Опять же деньги они никому не лишние. Даже если гарем кормить не надо.
– Родной матери, между прочим, и забесплатно можно натюрморт нарисовать. Мне бы в гостиную натюрморт подошел. В кремовых тонах. Пастель называется.
– Эльвира Викентьевна, соблюдайте очередь. Я первая попросила. – Евгения обиженно выпятила нижнюю губу.
– Кстати, про очередь… – Эльвира Викентьевна глянула на часы. – Я же на процедуры приехала. Шурка, кончай антимонию, пошли, будешь надо мной работать. – Эльвира Викентьевна подхватила сумку с Сюсенькой и последовала в сторону Шуриного кабинета. – Всем привет! – не оборачиваясь, сказала она и помахала рукой.
Шура встала, шмыгнула носом и послушно пошла за матерью.