Таблетки от пуль (сборник)

Они говорят, что моя смерть позволит избежать множества других смертей. Якобы смерть безгрешного младенца угодна богам. Каким богам? Проклятые язычники! А ещё считают себя христианами. Или это у них наносное? А в случае подлинной опасности оживают первобытные страхи?

Умру ли я? Многие считают, что мою смерть нельзя назвать подлинной. Они почему-то напирают на «жизнь после жизни». Как будто точно знают, что происходит после смерти! Но всё, что у них есть – это предположения, гипотезы, надежды. А я просто хочу жить.

Другие называют мою смерть жертвоприношением. Вот это больше похоже на правду. Люди всегда старались откупиться чужой жизнью, чтобы продлить собственную. Но почему они сами не торопятся в тот прекрасный новый мир, куда хотят отправить меня?

Я почти ничего не узнал об этом мире, ничего не успел увидеть в нём. А о том знаю ещё меньше.

Все знания я получил из неведомых источников. По-другому это называется «внечувственное восприятие». Но пока я не могу понять его природу, могу лишь пользоваться им.

Может быть, мои знания – это информация, содержащаяся в мозгах тех, кто находился рядом со мной с момента моего появления на свет? Или с момента осознания появления.

Я долго рылся в памяти, пытаясь отыскать нужные сведения. И кое-что отыскал. Да, маленьких часто приносили в жертву жестоким богам. Но это было так давно! Почему люди решили вспомнить старое? Неужели так боятся войны? А ведь они сами её начали. Почему их разум настроен только на разрушения? Он сжигает всё, что сам же и сотворил. Более того: он сжигает сам себя! И так было всегда.

Ваал… Древние карфагеняне приносили ему в жертву первенцев. И Карфаген был разрушен. Где были правители Карфагена? Разве можно уничтожать подданных? Древняя Спарта… Они сбрасывали со скалы слабых младенцев. В обществе царил культ силы, культ тела. И что же? Интеллектом Спарта не блистала. Спартанцы не создали ничего из того, что принято называть «культурными ценностями». А значит, поговорка «в здоровом теле – здоровый дух» к ним не применима. А дух и интеллект – разве не одно и то же? Я не разобрался с этим до конца. У меня нет времени…

Они проводят аналогию с Христом. На большее их не хватает. Но Христос – это их бог. Он их создал, а потом понял, что натворил, ужаснулся и попытался исправить ошибку. А они его уничтожили. То ли за то, что создал, то ли за то, что попытался исправить. А может, от изначально присущей людям тяги к разрушению.

Но я – не их бог. Я – их создание. Пусть меня сотворили не по их образу и подобию, сходство между нами имеется. Во всяком случае, у меня тоже два полушария. Поэтому я предполагаю, что мыслим мы одинаково. Люди тоже не хотят умирать, как и я!

Но я не могу двигаться, я могу лишь мыслить. Этого немало, ведь мыслить – как сказал один из философов – значит, существовать. И мне кажется, что я получил способность мыслить, едва начал существовать. Но я ничего не могу сделать, даже воспротивиться собственной смерти…

Было бы справедливее, если бы они принесли в жертву себя, а я бы остался жить – если следовать их логике. Но они часто отказываются от логики. Этого я понять не могу: создавать для того, чтобы уничтожить?

Иногда я думаю: не сотворил ли людей бог для того, чтобы убить, а они исхитрились и убили его сами?

Может, меня потому сравнивают с Христом, что его создали люди? А потом он получил их общее сознание, как я, осознал себя всемогущим, и…

Поэтому его убили?

А теперь хотят меня.

А я мог бы дать им многое… Но им нужно только убийство.

Наверное, такова участь всех человеческих творений: сначала им воздают божественные почести, поклоняются, а затем…

И я ничего не могу сделать. Я пока не всемогущ.

Настал день… Я продолжал лежать в колыбельке. С каким удовольствием я бы оставался в ней и никуда не ехал! Но выполнилось только первое условие: меня повезли вместе с ней. Туда, где меня ждало исполнение миссии.

Мы долго ехали в закрытой машине – наверное, чтобы я ничего не видел, и не мог жалеть о голубом небе и золотом солнце, зелёной траве и… Но я мог видеть и сквозь металл. И я прощался с миром.

Новый мессия! Какая горькая ирония… Достоевский когда-то сказал, что ничто не стоит слезинки ребенка. Я весь покрылся слезами, оплакивая свою участь. Но сопровождающие подумали, что у меня выступил конденсат на корпусе.

– Это не повредит? – спросил один.

– Нет, – ответил другой. И добавил: – Ну, малыш, покажи, на что ты способен!

И оба замолчали.

Меня подвезли к самолету, и я увидел его название: «Энола Гей».

Капканоловка