Таблетки от жадности

– Я вижу, ты занялся вырезанием из каменного угля, – сказала я спросонья, чувствуя, что еще немного, и задохнусь в дыму. – Только не пойму, зачем ты засунул ее в духовку? По-моему, у каменного угля и без того достаточно закопченный вид.

Володька растерянно смотрел то на меня, то на очередное произведение своего кулинарного творчества.

– Слушай, это великолепнейший рецепт куриного жаркого, – сказал Володька. – Мне вчера дали его наши женщины в университете. Представляешь, берешь разделанную курицу, кладешь ее на сковородку, куда предварительно насыпан толстый слой соли. И ставишь это в духовку на медленный огонь. Правда, жарится это довольно долго, нужно сидеть и ждать возле плиты, следить, чтобы не пригорело.

– И ты проследил и заснул за этим ожиданием!

– Не заснул, а просто задумался, – вздохнул Володька.

– А когда очнулся от задумчивости, тут все уже было синим от дыма, правда?

Володька смотрел на меня смущенно и виновато. В то утро мы завтракали на балконе.

* * *

Городская санэпидстанция помещалась в старинном трехэтажном купеческом особняке, домов такого типа сохранилось во множестве в нашем городе. У входа нам с Валерой пришлось все-таки показать наши журналистские удостоверения, внимательно разглядев которые, вахтерша – пожилая и совершенно безобидная на вид женщина – сказала коротко:

– Проходите.

Я в некоторой растерянности оглядела широкую старинную чугунную лестницу, ведущую на второй этаж: а куда, собственно, должны мы были теперь проходить? Мне на помощь пришел Гурьев, спросивший у вахтерши:

– Скажите, а Верейский сейчас здесь?

Вахтерша вытаращила на него глаза.

– Верейский? – переспросила она с каким-то суеверным ужасом. – Вон, посмотрите! – и она указала нам куда-то позади нас.

Обернувшись, мы увидели на противоположной стене портрет Верейского в траурной рамке и извещение о его смерти.

– Гражданская панихида завтра в одиннадцать в здании санэпидстанции, – констатировал Валера Гурьев. – Ну, на это мероприятие ты пойдешь со своим Владимиром Николаевичем. У меня на завтра развлечение поинтереснее намечается.

Я покорно кивнула. То, что Гурьев, несмотря на свою деятельность криминального репортера, боится покойников и терпеть не может похорон, было известно всем на телевидении.

Я снова повернулась к вахтерше.

– Скажите, а побеседовать с кем-нибудь из его коллег можно? – спросила я.

– Ну, с кем из коллег, – задумчиво повторила та. – Сегодня суббота, на месте-то и никого нет. Разве вот только Константин Георгиевич, его начальник. В смысле, начальник пищевого отдела.

– Да-да, – подтвердила я, вспомнив это имя-отчество, произносившееся вчера санитарным врачом. – Константина Георгиевича можно видеть?

– А, ну пройдите, – сказала вахтерша. – Это на втором этаже, с лестницы направо.

И мы с Валерой стали подниматься по лестнице, следуя указанному маршруту.

Повернув с лестницы направо, мы уперлись в тяжелые дубовые двери с табличкой на них: «Пищевой отдел». За дверьми обнаружился достаточно длинный коридор со множеством дверей, ближайшая к нам была приоткрыта, и на ней висела табличка: «Секретарь». Чтобы расспросить про дальнейшую дорогу, мы вошли в эту дверь, и вдруг нос к носу столкнулись с самим Константином Георгиевичем, начальником нашего санитарного врача. На меня он посмотрел ошалелыми глазами, потом отвернулся в сторону и сухо проговорил:

– Вы напрасно пришли, ваш ресторан сегодня закрывается. Вот, я несу постановление об этом на подпись главному санитарному врачу города.

И он, не дожидаясь нашей реакции, вышел, оставив нас стоять столбом посреди комнаты.

Помещение, где мы находились, очевидно, являлось приемной начальника погибшего санитарного врача. В довольно просторной комнате стояли возле стен пара диванов и кресла, напротив входной двери находилась другая, обитая черным дерматином с табличкой: «Маслин Константин Георгиевич, заведующий пищевым отделом».

В приемной, кроме диванов и кресел, мы увидели также стол с установленным на нем компьютером. За столом сидела секретарша, дама бальзаковского возраста, довольно тощая, с неправильными чертами лица. Наверное, санэпидстанция все же не настолько крутая организация, чтобы нанимать секретарш с длинными ногами типа секс-бомба.

– Теплый прием, ничего не скажешь, – саркастически улыбаясь, заметил стоящий рядом со мной Гурьев. – Ласковый такой.

На мгновение секретарша оторвалась от экрана монитора и бросила в нашу сторону короткий, как молния, взгляд.

– Константин Георгиевич сегодня занят, – сказала она, – и принять вас не сможет.

Мне стало дико тоскливо от этих слов. На совещаниях Кошелев, наш шеф, уши прожужжит о том, каким успехом пользуется программа «Женское счастье», сколько народу ее смотрит, каждая женщина, жительница нашей губернии, непременно знает меня в лицо. И вот, пожалуйста: сидит передо мной женщина, вроде неглупая и наверняка смотрящая дома телевизор, однако меня, очевидно, не узнает и вообще к нашему с Валерой присутствию относится достаточно пренебрежительно.

– Слышишь, Ирина, – вновь заговорил Гурьев, – нас здесь, кажется, приняли за работников ресторана.