Таблоид - Учебник желтой журналистики

Бродит легенда про то, как несколько заключенных, помогавших на работе в автомастерской колонии, закатали приятеля внутрь автомобильной покрышки. И что, мол, за ворота он выехал уже смолотым в фарш.

Мне многие рассказывали эту байку. Может, что-то такое и было. На самом деле бегут обычно неподконвойные. То есть те, кому за примерное поведение разрешено свободно передвигаться по территории.

А так… Пришло зэку письмо из дому, что его женщина к другому ушла, он и рванул через ограждение.

– На вашей памяти не было вообще ни одного удавшегося побега?

– Был. Правда, не в этой колонии. Несколько лет назад трое деятелей разломали стену и проникли в старую замурованную теплосеть. Правда, совсем убегать они не стали. Бегали в соседний поселок. Потом их накрыли…

Дама-контролер сказала: «Ладно. Проходите». Мы прошли.

При первом взгляде зона напоминала больницу в деревне. Или провинциальный военный городок.

Чисто выметенная территория. Много молодых, одинаково одетых мужчин. Выцветший, скукоженный металлический плакат на кирпичной стене.

На плакате уродливый субъект в черной куртке интересовался: «А ты вступил в самодеятельное общественное объединение?»

Еще зона была разбита на сектора, разделенные густыми решетками в три человеческих роста. На ночь, или в случае беспорядков, решетки запирались на громадные амбарные замки.

Заключенные сидели на лавочках и молча курили. Некоторые – в униформенных робах. Некоторые – в модных слаксах. У большинства на ногах были банные тапочки.

При приближении офицеров они вставали и прятали сигарету в ладонь.

– До 1993-го зэк обязан был снимать головной убор. Сейчас это вроде как не обязательно. Демократия…

Им даже усы и бороду носить разрешили. Раньше нельзя было. Но своих мы все равно держим строго: если на учетной карточке без усов, то будь добр, брейся два раза в неделю. Бороду только мусульманам разрешаем и тем, у кого траур.

Мы поднялись по обшарпанной, усыпанной строительным мусором лестнице. Офицер показал нам «качалку». На допотопном тренажере мускулистый заключенный мучил мышцы собственной спины.

Потом мы прошли в жилые помещения. Дежурный четко, по-военному гаркнул:

– Отряд, внимание!

Зэки оторвались от телевизора и сымитировали исполнение команды «смирно».

Чистенько. Железные койки в два яруса. На некоторых лежали люди в семейных трусах и майках. Люди читали книжки в потрепанных обложках. Прямо посреди комнаты на полу развалился жирный рыжий кот. К койке над его головой была привинчена табличка «Склонен к побегу».

– Работы в зоне нет. Этот отряд вообще не работает. Мы вот им видик купили. Стараемся организовать досуг. Для зэков есть ансамбль, проводятся спартакиады. Есть, кстати, две церкви.

– Две?

– Православная и эта… как сказать?.. называется Церковь Христа.

– Знаю такую. Протестанты. Не боитесь религиозной вражды?

– Бросьте. Им же здесь скучно. Когда миссионеры приезжают, на собрания не только христиане, но и иудеи с мусульманами ходят. Аплодируют.

– Слышал, что в каждой зоне есть особые камеры пыток для особо непримиримых борцов с режимом…

– Ага. Есть у нас такая камера. Пойдемте, покажу.

Офицер острил. Он провел меня в пахнущий лекарствами стоматологический кабинет. Внутри жужжала бормашина. Перед дверью, подпирая рукой флюс, сидел молоденький заключенный.

Мой фотограф щелкал камерой во все стороны. И дощелкался. Один из офицеров устроил ему скандал.

Он орал, чтобы фотограф при нем засветил пленку, потому что кому охота, чтобы по фото в газете подельники заключенных его, офицера, выловили на воле и зарезали? Нет, ну кому охота, а? Вам вот охота?

Пока фотограф спасал пленку, я подошел к сидевшему в стороне заключенному. Вообще-то меня предупреждали, что зэки должны давать письменное разрешение на публикацию интервью. Я не стал об этом вспоминать.

Мужчина был сед и грузен.

– Добрый день. Я журналист. Ответите на вопрос?

– Отвечу.

– Правда ли, что стоит попасть в зону молодому и ненакачанному мужчине, как его сразу изнасилуют?

– Пф! Глупости! В зоне все всегда на виду. Минуты спокойно не просидишь, начальство дернет. Если кого-нибудь опустят, а он еще и нажалуется, то шуму будет – себе дороже.

Вот в СИЗО… где в трехместной камере сидит двадцать человек, – там да. Бывает. А на зоне редко.

И потом что ж ты, журналист, всех нас в извращенцы записываешь? Все мы зэки, но ведь не звери. У нас на воле семьи есть. Жены, дети. У кого нет, тем девушки пишут.

Мы, между прочим, в Бога верим. А ты говоришь, мужика оттрахать!

.

Всю обратную дорогу фотограф возмущенно пыхтел:

– Говорили – зона то, зона се! Их бы в полк, в котором я служил! Там не то что видик – радиоприемник всего один был! И с утра до вечера вечную мерзлоту лопатами ковыряй!

А эти? Хошь тебе – комната, блядь, психологической разгрузки. Хошь – на кровати среди бела дня валяйся!

В моей части тем, кто просто думал о том, чтобы к кровати днем подойти, сразу передние зубы выбивали.

Колонии бывают обычные и строгого режима. Для лиц, признанных особо опасными, существуют тюрьмы – с камерами, полосатыми робами и внутренними двориками для прогулок.