— Слушаюсь, Александр Семенович.
— Вот так лучше будет! Они ведь меня терпят только за мои военные знания и верность делу. Меня никакой комиссар не купит! А сами они на любую подачку идут, хоть за немцами, хоть за Петлюрой, а попадись такой «патриот» чекистам — сразу расплачется: «Ах, я насильно мобилизован! Ах, я душой с вами!» Тьфу! — Аркадьев плюнул и выругался.
— Это точно! — поддержал Борода.
— Я скажу вам доверительно, Павел Афанасьевич, мне большевики, хоть и ненавистны, но все же они порядочней всяких Петлюр и Скоропадских. Они хоть Россией не торгуют. Есть у большевиков еще какая-то большая вера, какой-то бог…
— Да что вы, Александр Семенович, — удивленно возразил Борода, — они же атеисты, безбожники! Какой у них бог!
— Я, Павел Афанасьевич, может, не так выразился. Бог не бог, а вера у них в свое дело прямо непостижимая. Попался тут недавно моим хлопцам один краснопузик, чекист. Уж его били, били, а он смеется. Живым в землю закопали, так и сдох, а пощады не попросил.
Борода скрипнул зубами.
— Что с вами, Павел Афанасьевич?
— Ничего, ничего, что-то крутануло в животе, — с усилием выговорил Кирилл. — Наверное, от этого проклятого самогона… Вот и прошло… Знаете, как ножом кольнуло. Никак к этой гадости не могу привыкнуть… Скорей бы тут кончать…
— А я уже всеми помыслами на юге. Этих вояк видеть не могу. Да и что можно сделать с отрядами в пятьдесят-сто человек! Мне бы тысчонки три! Собрать их в единый кулак да ударить по тылам Красной Армии!.. Но ничего не выходит: не хотят атаманы объединяться, а Махно — эта хитрая сволочь — уже к Советам примазался.
— Да, с нами Махно не гулять, — подтвердил Борода. — Его высокопревосходительство Петр Николаевич Врангель прямо так и сказал: «Махновцев в плен не брать, рубить их, как капусту, а самого Махно поймать, засмолить в бочке, а кто поймает — солдат или казак — произвести в офицеры, а офицера — в полковники».
— Так и сказал? — переспросил Аркадьев.
— Лично слышал, Александр Семенович, в Симферополе, в городском театре.
— Ну, а если полковник поймает? — Аркадьев засмеялся. — Как тогда?
— Так ведь полковники Махно ловить не будут! Это уж мы, мелкая сошка, разных бандитов ловим.
— Какая же вы, Павел Афанасьевич, мелкая сошка? Есаул, доверенное лицо у главнокомандующего! В ваши годы я еще в поручиках ходил да мечтал об академии, а ваше звание получил лишь после ее окончания. Ах, академия, академия! Сколько надежд на нее возлагалось!..
Они еще долго беседовали. Я засыпал и просыпался. Из обрывков разговора я понял, что речь идет о будущем России. Борода, якобы со слов Врангеля, рассказывал, что Россия будет единая и неделимая и что будет диктатура или ограниченная монархия, но не обязательно из дома Романовых.
— Уж не себя ли метит Петр Николаевич? — оживился Аркадьев.
— А почему бы и не себя? Петр Четвертый!
— Дал бы бог своего человека на престол российский! — вздохнул Аркадьев. — Только не пустят его генералы, передерутся! Да и Антанта едва ли согласится спихнуть Романовых. Их вон сколько — живых: и Михаил, и Кирилл, и Николай Николаевич, да говорят, что Анастасия спаслась в Екатеринбурге[9] и ныне находится в Японии… Нет, не пустят Петрушу в цари, не пустят! Жаль… Мы с ним большие друзья…
Я снова уснул, а проснувшись, услышал:
— Я не возражаю, Александр Семенович, пусть едет. Только зря это. Фигура он заметная, а нам проскочить нужно, как мышам. Насчет вашей охраны, думаю, что не дам вас в обиду! Да и документы у нас надежные.
— Нельзя же так, Павел Афанасьевич, — настаивал Аркадьев. — Василь человек верный, уже не раз это доказано. Ну, а если любит поесть и выпить, так это не такой уж порок. — Голос Аркадьева посуровел, в нем прозвучала приказная нота: — Василь поедет с нами! К этому вопросу, господин есаул, больше прошу не возвращаться. Все!
— Слушаюсь, ваше превосходительство!
— Отлично! — сказал Аркадьев, в руках его вспыхнула спичка. — Ого, уже третий час. Завтра у нас трудный день. Спокойной ночи!
Аркадьев ушел, а Борода вплотную придвинулся к тачанке и зашептал:
— Не спишь? Слыхал гуся?
— Слыхал, — ответил я. — А правда, Кирилл Митрофанович, что Махно перешел на сторону Советской власти?
— Бандита этого из стороны в сторону шатает. Когда ему выгоднее с нами, идет за Советы, когда видит пользу от белых — идет за белых. В общем, шкура продажная этот Махно.
Утром мы опять отправились на пруд. Кирилл Митрофанович заставил меня повторить сигналы. План операции, разработанный накануне, оставался без изменений. Борода не стал уточнять мелкие подробности. Он только добавил:
— Если Бабаш начнет сопротивляться и попытается достать оружие, сразу же стреляй. Твоя пушка бьет негромко, за полверсты никто не услышит. Понятно?
— Все понятно, Кирилл Митрофанович.
— Но, но! — рассердился Борода. — Забыл, где находишься?
— Виноват!
— Конечно, виноват… Вчера только был разговор, а сегодня опять… Ты что, маленький? Знаешь, на чем голова у нашего брата держится?
— Наверно, как у всех, на шее, на плечах…