Тадж-Махал. Роман о бессмертной любви

Но я вернулась в действительность, вспомнила, что Индия для меня сейчас место работы, а главное – есть то, что никогда не позволит мне быть с Радживом Сингхом. Я не смогу всегда скрывать огромный рубец на груди, значит, не смогу изучать Камасутру с человеком, в которого влюблена половина женщин Индии. Дело не в любви индианок, а в… моей собственной. Как бы я ни прятала голову в песок, мне давно следовало признаться, что я тоже влюблена в Раджива Сингха. Не актера, не героя киноисторий или рекламных роликов, не в богача Сингха, а в чуть озорного Раджива, примеряющего на мои ступни браслеты с колокольчиками.

Когда это произошло? Когда увидела его в роли Шах-Джехана или танцующим с начинающими артистами? Когда он показывал мне Тадж-Махал на рассвете? Или еще раньше – на сборе группы, когда окинул меня взглядом при самой первой встрече?

Это чувство совсем иное, чем к Джону, – они несравнимы. Джона я буду любить всегда, но надрывной, трагической любовью. А Раджива? Тоже буду, но иной любовью – светлой, как Тадж-Махал на рассвете. Только вот будущего у нас с ним нет.

В ту минуту я забываю, что жизнь не предсказуема и в ней все происходит не так, как ожидаешь.

В отеле Раджив берет два номера, но отправляется помогать мне устроиться в моем.

Я понимаю, чем все может закончиться, и старательно делаю вид, что просто валюсь с ног, мол, глаза уже просто закрываются, впечатлений слишком много. В глазах Сингха лукавый блеск…

Немного помучив меня, он на прощание целует в висок и тихо произносит:

– Ты плохая актриса… Отдыхай спокойно, Камасутру мы будем изучать в другой раз, я вижу, что ты не готова.

Заперев за ним дверь, я бросаюсь в ванную и чуть ли не рыдаю.

Сначала мне встретился человек, которого я полюбила, а потом застрелила, из-за того, что мы оказались по разные стороны баррикад. Теперь я встретила Раджива, но не могу признаться ему в том, что страстно желаю освоить Камасутру в его объятиях и с его помощью, потому что на моей груди ужасный шрам после операции.

Раньше в Лондоне сердце не тосковало, хотя мир был совершенно черным. Теперь оно вообще чему-то радовалось. Чему?

Колокольчик на моем браслете нежно звякнул, напомнив о руках Раджива, прикосновение которых еще недавно вызвало бурю эмоций. Сейчас эмоции возвращаются. Против воли я вспоминаю прикосновения его пальцев и вдруг понимаю, что они не были простыми. Одна рука Сингха надевала браслет, а другая… да, он не просто держал мою ступню, он нажимал на определенные точки. Раджив прекрасно знает приемы эротического точечного массажа! Поэтому его взгляд был внимательным и чуть лукавым. Сингх намеренно возбуждал меня и наблюдал за реакцией. А я поддалась.

Решительно сорвав с ног браслеты и перстни, а с носа кольцо, я отправляюсь в душ. Мне нельзя испытывать такие эмоции, врач запретил!

Я лгу сама себе, Ратхор вовсе не запрещал мне даже секс и интересовался, есть ли он у меня.

Душ не просто не помогает, а приводит к мощнейшему оргазму. Мелькает мысль, каким бы тот был, примись мы с Ратхором изучать Камасутру.

Я долго лежу без сил, то споря сама с собой, то жалея себя. Никогда не жалела, но теперь, похоже, настало время. Мне невыносимо жаль того, что могло бы быть с Радживом, но чего никогда не будет из-за моего недавнего прошлого.

С этой мыслью я и засыпаю, ни разу не вспомнив о самой работе и Хамиде Сатри. Разве что про алмаз и Тадж-Махал, но вовсе не в связи с расследованием. Общение с Радживом Сингхом категорически противопоказано мне по многим причинам, и не последняя – страстное желание изучить Камасутру после посещения храма любви в Кадурахо (это вместо расследования убийства!).

Утром Раджив спокойно интересуется, как я спала, ведет меня угощаться нихари, а потом сообщает, что мы срочно уезжаем.

– Меня вызывают в Лондон из-за съемок, но ты, если хочешь, можешь остаться.

Я не хочу, мне тоже пора.

Уже в машине он осторожно интересуется:

– Джейн, ты обиделась?

– Нет.

– А украшения почему не надела, не нравятся?

Как ему объяснить, что они слишком возбуждают?

Я снова краснею. Заметив это, Сингх кивает:

– Договорились, поедем смотреть Каджурахо, когда я вернусь. Я бы действительно хотел научить тебя искусству любви, но если есть другой учитель…

С трудом пряча улыбку, которая норовит расползтись от уха до уха, я ворчу:

– Нет никакого учителя.

– Хорошо, еще поговорим. Если твое сердце свободно, то я на него претендую.

Знал бы он, что у меня за сердце!

А какого черта этот бывший булыжник так радуется? Прямо порхает, словно бабочка, из-за того, что на него претендуют.

Но восторгу не суждено долго владеть мной. Вернувшись в Агру, мы вынуждены собираться. Радживу пора уезжать. Мне хочется с ним, но я понимаю, что нельзя – работа и у него, и у меня. Но еще больше я боюсь, что не устою и признаюсь в чужом сердце в моей груди и страшном шраме и на груди, и на сердце. Я убийца, пусть и поневоле.