Тадж-Махал. Роман о бессмертной любви

Я вдруг поняла, как голодна. С трудом дождалась, когда Амрита выйдет из душа, чтобы сесть за стол. Но когда она появилась, я замерла от восхищения – удивительно красивая женщина, пожалуй, в своих лучших чертах внешности Раджив был похож на мать.

Амрита улыбнулась:

– Ешь, зачем ты меня ждешь?

Я уже научилась ловко обмакивать чапати в соус и подносить ко рту, не пролив ни капли. Но долго наслаждаться едой не получилось.

В Мумбаи главные запахи – смог и гниль. В Варанаси – запахи гари и смерти. В Мумбаи муссонные дожди вымывают грязь, ветры разгоняют вонь, и воздух хоть на время кажется чище. В Варанаси нет и этого. Любые перерывы в проливных дождях используются для разведения костров для покойников, которые и без того долго ждут своей очереди. А уж в хорошую погоду в небо поднимаются (или не поднимаются, а ползут на город) дымы от костров. Никакие благовония, ветки сандалового дерева и прочие ухищрения не способны перебить запах горящих тел.

Ветерок принес именно такой запах.

Одно дело читать или смотреть видео, совсем иное вдохнуть гарь от костей, кожи, волос и человеческого мяса самой. Заметив, что я осторожно принюхиваюсь, Амрита объяснила:

– Маникарника, главная гхата кремации, недалеко.

Кусочек проглоченной чапати удалось удержать внутри, но аппетит пропал мгновенно.

Амрита села напротив меня.

– Джейн, я хочу, чтобы ты осознала вот что: Варанаси – граница между этим миром и тем, между жизнью и смертью. И дело не в том, что индусы относятся к смерти иначе, чем христиане, мусульмане и многие другие верующие. Главное – здесь можно воочию увидеть разницу между душой и телом, между духовным и материальным. Такого ты не увидишь нигде на планете.

Она встала, взволнованно прошлась, насколько позволяли крошечные размеры номера, снова села, пальцы рук сложены в какую-то мудру.

– Здесь, в Варанаси, души, улетая в небеса, оставляют на Земле все бренное, земное, тягостное. Потому здесь так грязно, дымно, тяжело и светло одновременно.

Насчет «светло» я могла бы поспорить, белые постройки Варанаси были такими же серыми и ржавыми, как и в Мумбаи, как в Агре, как везде в Индии. Влажная жара не оставляла шансов на белизну даже для гранита Тадж-Махала, его то и дело чистили.

– Пойдем, я покажу тебе Варанаси.

Мне вовсе не хочется после стольких смертей и убийств изучать город мертвых.

– Покажу место моего погребального костра. Или боишься? – продолжает Амрита.

Ничего я не боюсь и поэтому соглашаюсь.

Стоит выйти на берег Ганга к так называемым гхатам – ступеням к воде, на которых копошится множество людей, как я понимаю, что Индии не знаю вовсе. Даже после экскурсии, устроенной Радживом, не знаю. Честно говоря, и не испытываю желания узнать.

Амрита кого-то приветствует, складывая ладони, в ответ приветствуют ее. Мне приходится следовать ее примеру. Люди доброжелательны, они даже улыбаются. Как можно улыбаться, если рядом столько смертей?

Мы проходим мимо огромных дровяных складов – корявые сучья сложены ровными стопками. Костры требуют дров, потому их доставляют сюда со всей округи и не только и вот так складывают. Идет торг, хотя торговаться здесь не принято, цена установлена, похоже, четкая.

Это действительно одно из мест силы на Земле. Меня охватывает странная смесь умиротворения и беспокойства. Амрита коротко объясняет:

– Здесь понимаешь, что смерть – это не страшно, а жизнь вечна, и одновременно начинаешь оглядываться, так ли прожила то, что уже удалось. Перед Вечностью нельзя ни суетиться, ни оставаться равнодушной.

Мы действительно проходим недалеко, встречая по пути несколько процессий с завернутыми в полотна трупами, которые индусов не только не пугают, но и не беспокоят вообще.

– Маникарника – главный гхат, где сжигают переходящих в иной мир. Есть еще Харшичандра и другие, но этот самый большой.

Площадки ступеней действительно большие. На них костры – от трех до восьми. Есть большие костры – они подальше друг от друга, есть совсем маленькие, из которых торчат несгоревшие ноги – у кого на сколько дров хватает денег.

Спокойно расхаживают крепкие суровые мужчины – это каста Дом, неприкасаемые, которые выполняют самую грязную работу, в том числе и такую – сжигать трупы. На ступенях совсем рядом с догорающими родственниками сидят мужчины, среди них довольно много бритых наголо.

– Если умирает человек, его семья становится нечистой, пока не произойдет вот тот обряд. В знак траура один из мужчин обривает голову, если умирает отец – бреется старший сын, если мать – младший, если жена – то ее муж.

У меня на языке вертится вопрос о Радживе. И снова Амрита предвосхищает его:

– Брился ли Раджив – не знаю, я его тогда не видела.

Мимо проносят на носилках завернутое в саван тело. Это никого не шокирует, не напрягает. Другого покойника везут просто на крыше небольшого автомобиля, а внутри сидят сопровождающие родственники. Это тоже нормально. Они гордятся собой – выполняли волю умершего, привезли его для сожжения в Варанаси. Я вспоминаю слова Раджива о том, что едва ли все сожженные или умершие здесь получают пропуск в рай и вырываются из цепи перерождений.