Тадж-Махал. Роман о бессмертной любви

Выбор у меня невелик — неизвестность в Агре, ведь я не знаю, что именно нужно чатристам от меня. Или спокойствие в Европе, пусть даже не в Лондоне. Риск быть выпотрошенной, как Сатри, или забота тетушки Элен, которая обожает печь вкуснейшие пироги и придумывать соусы для пасты. Хаос взбудораженной Агры, из которой мне с трудом удалось удрать, или организованность старушки Европы.

Но был еще один аргумент — заложники и Тадж-Махал. От меня зависели их жизни и само существование Восьмого чуда света.

Однако Амрита сказала:

— Не верь чатристам, они обманут.

Чатристом был Санджит, который обманул даже лондонскую полицию, считавшую его жертвой налета, а не организатором.

Чатрист Калеб Арора обманул меня.

Чатристы убили Сатри, обманом выманив его в Индию.

Чатристы обманули Эдварда Ричардсона, а сам Эдвард, работавший на чатристов, обманул меня, заставив работать на них же.

Чатрист Раджив Сингх…

Амрита Ратхор права — нельзя верить чатристам.

— Джейн, еще два слова…

Ей не удастся меня ни в чем убедить, хватит с меня разных страшилок. Я улечу в Дели, только бы штурман или пилот ни с кем не поссорились или не уселись на всю ночь смотреть новости из Агры. В Индии такое возможно.

«Тата Ария» мчится из Варанаси в Агру на огромной скорости, несмотря на ночь и полное отсутствие освещения дороги. Видно только то, что освещают в темноте фары.

За рулем Амрита Ратхор, ей привычна большая скорость, женщина ведет машину уверенно. При этом она умудряется достать телефон и набрать чей-то номер. Именно набрать — Амрита, как и я, ничего не записывает.

В трубке раздается:

— Слушаю…

Этот голос мне хорош знаком — Калеб Арора собственной персоной.

— Я везу и алмаз, и девчонку. До рассвета успеем.

— Амрита? Джейн у тебя?

— Да.

— Это ты вытащила ее?

Амрита довольно хмыкает:

— А ты предпочел бы ее гибель у идиотов Ваданта? Будем подъезжать — позвоню.

Повернувшись ко мне, она складывает большой и указательный палец в кольцо:

— Все в порядке.

Я лишь киваю и откидываюсь на спинку сиденья.

Остается только смотреть в темноту и размышлять, что такое вообще порядок.

В индуистских религиях и у буддистов порядок — это дхарма, всемирный закон, по которому живут и люди, и боги, и все сущее. У каждого человека в его нынешней жизни есть карма — этакая сумма наказаний или поощрений за предыдущие жизни. Чем лучше вел себя в предыдущих жизнях, тем лучше карма и условия существования в этой. Конечно, эти рассуждения слишком упрощены, но суть не меняется: чем старательней соблюдаешь законы дхармы, тем лучшую карму получишь при следующем перерождении.

Мне не хочется думать о том, как достичь просветления (мне это не грозит), о возможности прервать цепь перерождения смертью в Варанаси, вообще о дхарме и карме. Я пытаюсь понять, что такое порядок. То, что хорошо для одного, может быть плохо для другого.

Я еду с Амритой в Агру, чтобы отдать чатристам алмаз. Она была против, но потом решила пожертвовать бриллиант в попытке спасти заложников. Одновременно Амрита намерена спасти меня заявлением, что Викрам Ратхор никакое сердце мне не пересаживал, мол, вскрыл и понял, что обойдется. Потому у меня все так здорово, никаких иммунодепрессантов не понадобилось, сердце осталось собственное.

На мгновение я даже верю в эту бредовую идею, но лишь на миг. В следующий я вспоминаю ощущение булыжника, ожившего только здесь, в Индии, а еще то, каково это — чувствовать себя после пересадки во время многочисленных процедур. Но с Амритой не спорю, пусть везет меня и алмаз к Ароре, там будет видно…

Я не верю никому, и Амрите Ратхор тоже.

Она решила мне помочь, только когда я выяснила нечто недоговоренное.

— Мне должны вырезать сердце, как и Сатри? Это жертва?

Амрита удивилась:

— Вырезать сердце? Нет. Ты, как Хранительница, должна принести в жертву алмазное.

— Как? — Я не сразу поняла, зачем все это и чего она так боится, если убивать меня не собираются.

— Ты должна посвятить алмаз богине Кали, а с ней и весь Тадж-Махал, а потом…

— Что потом?

— Алмазы горят, если их сильно нагреть.

— И?

Она изумлена моей непонятливостью и повторяет:

— Алмаз сгорит, Тадж-Махал станет храмом богини Кали, а ты — чатристкой.

Я ворчу:

— Никем я не стану…

— Не станешь, — соглашается женщина. — Я этого не допущу.

Амрита не говорит еще одного, что я поняла и без ее слов: она решила заявить, что, поскольку у меня не сердце Мумтаз, последней Хранительницей и обладательницей такого сердца была она сама. Значит, и жертву приносить тоже ей. Она не понимает, что мне сделать это проще. Алмаз, конечно, великолепен, и будет жаль отдавать его чатристам, но жизни заложников куда важней.

— Амрита, Тадж-Махал как посвятят Кали, так можно и перепосвятить обратно. Я никакой чатристкой не стану все равно. А алмаз… Его очень жаль, но могут погибнуть люди… много людей…

Она снова кивает и упрямо твердит:

— Ты не знаешь, как они привязывают к себе. Тебя, как Раджива, вынудят совершить преступление.

Оправдывает сына? Похоже…

— И не забывай, что у тебя сердце Мумтаз.

Господи, как мне надоела эта мистика!