Таэ эккейр!

— А тут и понимать нечего, — сообщил Лерметт. — Во-первых, запрос был меньше, чем ты думаешь. Как раз потому, что во время войны. Нехорошо на чужой беде покорыстоваться. Такая прибыль со временем своим горем отзовется. Ты себе, как я понимаю, цену уже в уме сосчитал? Да? Вот и сбрось с нее треть.

— Сбросил, — покладисто отозвался Эннеари. — Все равно несусветно выходит.

— Так ведь и это еще не все, — продолжил Лерметт. — Тут одна подковырка хитрая есть... прямо и не знаю, как бы объяснить, чтобы понятно получилось. Ну... вы, эльфы, хоть и розно с людьми живете, а торговля между нами есть, верно? Да вот мои сапоги хотя бы...

— Есть, — подтвердил Эннеари.

— А раз торговля есть, — подхватил Лерметт, — значит, есть чем торговать. Значит, у вас не принято сложа руки сидеть, а принято этими руками что-то уметь.

— Верно, — согласился Эннеари; судя по голосу, рассуждение Лерметта изрядно его позабавило, хотя и непонятно, чем.

— А вот ты своими руками что умеешь? — настаивал Лерметт.

— Лютни делать, — мечтательно отозвался эльф.

Вот это да! Лерметт видел однажды эльфийскую лютню и слышал, как она звучит. Это... нет, ну вот это да!

— Куда уж лучше, — вздохнул Лерметт, не без труда отрясая с себя подобное сну воспоминание о прелести навек полюбившегося ему напева. — Тогда тебе понять будет легче кого другого. Вот представь: пришел к тебе эдакий полудурок — из тех, у кого глаз на лице больше, чем мыслей в голове, дубина полнейшая, зато весь в золоте. И говорит: «А сделай ты мне лютню, золотом изукрашенную, жемчугом утыканную — чтоб на стенке висела на почетном месте и все соседи на нее обзавидовались до полусмерти».

Эльф брезгливо передернул плечами.

— Да, — весело продолжил Лерметт, — а потом приходит к тебе музыкант и говорит: «Беда у меня случилась — совсем, считай, от лютни одни щепки остались». Даже если отсчитать цену золота и прочих каменьев — за сам-то инструмент ты с которого меньше запросишь?

— С музыканта, конечно, — уверенно ответил Эннеари. — Ему не для зависти, а для дела, и уж он хоть в лютнях точно смыслит. А для того, в ком понятия нет, и делать тяжко.

— Вот тебе и ответ, — заключил Лерметт. — И запросишь меньше, и постараешься лучше, верно? Да ведь в этих делах любой искусник так решит... а гномы еще какие искусники, и тебя никак уж не глупей — вот потому-то с той цены, что тебе в голову пришла, еще треть сними.

— Это уже себе вообразить можно, — нерешительно произнес Эннеари, произведя мысленно упомянутый подсчет. — Но все равно много.

— А третий ответ в том, — подытожил Лерметт, — что заплатили гномам не деньгами.

— А чем же тогда? — удивился Эннеари.

— А вот этого, — заявил Лерметт, — даже и рассказать нельзя. Это просто видеть надо. Вот приедешь в Найлисс, я тебя в Старую Ратушу отведу — там в Зале Гильдий картина есть, очевидцем рисованная. Как раз момент уплаты на ней и изображен. По одну сторону люди, стоят, по другую гномы, и лица что у тех, что у других, довольные-предовольные. И есть чем. Увидишь, сам поймешь.

— Может, мне и впрямь наведаться в Найлисс? — негромко произнес эльф почти что себе под нос.

— Обязательно, — горячо заверил его принц. — Хоть вы и дольше нашего живете, а ты такой красоты во всю свою жизнь не видал.

— Как же ваша бывшая столица от такой красоты завистью не изошла? — раздумчиво протянул Эннеари.

— Могла, — честно признал Лерметт. — И не только из-за красоты. С бывшими столицами это часто случается. Почти всегда. Но у Риады с Найлиссом иначе сложилось. Риада просто не успела начать завидовать.

— Что значит — не успела? — насторожился Эннеари. — Разгромили ее, что ли?

Лерметт втихомолку улыбнулся: судя по голосу, Эннеари не желал Риаде столь страшной и скорой гибели... да и нескорой тоже. Вообще никакой.

— Наоборот, спасли, — ответил принц. — Война ведь еще шла. Когда на Риаду напали, ополчение из Найлисса живо по реке спустилось. Сперва отрезали находников от подкреплений из степи, а потом и вовсе в пух разнесли. А когда жители Риады благодарить стали за помощь, Илент возьми и скажи: «Сын не может оставить мать в беде — иначе он и не сын вовсе». Риада почти не пострадала, а степняки усвоили — не разгромив Найлисс, Риады не взять. Им бы тихо сидеть... но слишком уж велико искушение оказалось. Решили, будто Найлисс им по зубам. Зря решили. А про то, что между Риадой и Найлиссом уже проложена дорога, и вовсе не прознали. Одним словом, недолго Найлиссу пришлось в одиночку отбиваться — Риада вся как есть пришла, разве что городские стены с собой не прихватила. А после победы тот Риадский кузнец, что ополчение возглавил, гордо объявил: «Ни одна мать сына в беде не бросит».

Эннеари расхохотался.

— Умен же был этот ваш король Илент, — уважительно заметил он. — Кузнец, кстати, тоже не глупее.

— Понял? — ухмыльнулся Лерметт. — Так с тех пор и повелось. Риада уже не столица — зато она на веки вечные мать новой столицы. Тоже ведь неплохо, верно?

— Ну еще бы, — согласился Эннеари. — Гордая мать и восхитительный сын.