Таежная одиссея.

Возвращаясь назад, я наткнулся на браконьерский «огород». Этот искусственный повал деревьев был подновлен, но ни ям, ни петель в проходах не было. Вдоль завала множество следов кабарги и изюбров, а в одном месте нашел следы разыгравшейся недавно трагедии. Прямо над проходом росли приземистый, искривленный тис и такой же ясень, ветви их переплетались и образовывали воздушную беседку, в которую и забралась для засады рысь. Три дня назад она подкараулила здесь кабаргу и, не утруждая себя перетаскиванием, тут же лениво закусила добычей. К этому месту она больше не приходила, и теперь над остатками животного трудились колонки и вороны. Очень скоро от кабарги осталась одна разбросанная шерсть. Такую небрежность зверя можно было объяснить только его кровожадностью, и дикая кошка потеряла в моих глазах свою былую привлекательность. Впоследствии мы смогли убедиться, что рысь часто не возвращается к своей жертве. Я обошел весь «огород» и еще дважды встретил круглые, аккуратные следы рыси.

По пути к зимовью я сделал крюк, чтобы посмотреть, над чем так разоралось целое полчище ворон. Возле толстых высокоствольных кедров увидел вытоптанную в снегу площадку, но среди кабаньих следов трудно было что-нибудь разобрать. Кабаны прошли здесь дней десять назад, после них выпал небольшой снег и припорошил следы. Расхаживая между деревьев, я заметил возле крупной валежины два оглоданных кабаньих скелета. Часть разбросанных костей валялась далеко в стороне. Интересно, чья это работа? Заглянув за валежину, я почувствовал, как мое любопытство сменилось удивлением, а потом и неприятным холодком тревоги. Кабанов убил медведь! Двух сразу! Но это был не обычный медведь. Мне приходилось читать о полутонных лесных великанах, но этот, как мне показалось, вряд ли бы уложился в полтонны. Две мои ноги свободно размещались на его следе, а там, где медведь перелезал через валежину, снег был снесен на полтора метра. Зловеще каркали вороны, и я подумал, а не этот ли бродяга снял скальп с бывшего хозяина нашего зимовья. Несомненно, зверь стал шатуном, и встреча с ним не сулила ничего хорошего; а она могла состояться самым неожиданным образом. Кабанов в этом ключе ходило много, и, как знать, не задержался ли в нем медведь. Тайга сразу стала какой-то неуютной, и я заторопился в зимовье.

Рысь третьи сутки не притрагивалась к пище, и только замерзшей в банке воды стало немного меньше. Я несколько раз ходил ночью проверять петли и наконец вытащил из одной зайца. Я бросил его в клетку к рыси, и к утру он исчез. Теперь можно было надеяться, что рысь выживет.

На следующий день я принялся изготавливать задуманные петли. У нас нашелся тонкий стальной тросик, который вполне подходил для приспособления. Собственно, все орудие состояло из нескольких концентрически расположенных петель, сходящихся к одному концу. Если в силке петли перекрывают друг друга, то здесь это не подходило — ударив лапой по одной петле, рысь отбила бы и все остальные. Пришлось расположить их одна в другой, вынося внутренние немного в сторону. Штука казалась нехитрой, но по части плетения тросов у меня были весьма скромные навыки, и только с помощью Димки удалось закончить «приспособу». Мы хотели уже испытать конструкцию на рыси в клетке, но вовремя сообразили, что можем задушить пленницу.

На охоту за вторым зверем мы вышли поздно. Сначала Сузев распорол свой ул, потом удрали в тайгу собаки и вернулись лишь после того, как мы начали стрелять. День выдался морозным, с ветерком. Чувствовалась беспощадность зимы, охватившей холодом землю. Колючая поземка бежала по льду ключа и порошила глаза. Кое-где по нему выступали наледи — ключ промерзал до дна. Наледи дымились густым паром, и мы осторожно обходили их. Все шло хорошо, и только необходимость вести собак на поводках портила настроение. Собаки не привыкли ходить в тайге таким образом, им всюду нужно было сунуть свой нос, что сильно мешало при ходьбе.

Перевалив в Заячий ключ, мы встали на позавчерашние следы Димки и Сузева. Добраться до места удалось только к вечеру. Солнце уже садилось, и пришлось готовить ночлег. Пока искали подходящую сухостойную лесину, готовили костер и лежанки — стемнело. Воды поблизости не оказалось, и в дело пошел снег. Ветер стих, и после горячего ужина мы почти не чувствовали холода. Сделанный нами щит хорошо отражал тепло, и мы, поплотнее завернувшись, уснули. Ночью я проснулся от холода. Положенные друг на друга колоды дров выгорели и не давали уже тепла. Я поправил костер и опять задремал. Сквозь сон чувствовал, как мороз снова охватил мое тело; на этот раз, кажется, встал Сузев и подшевелил огонь. Так прошла ночь. Было еще темно, когда мы, не выдержав натиска мороза, поднялись на ноги.

— Дурость все это… — ворчал Димка, ковыряя палкой горящие головешки.

— Что дурость?

— Спать в нашей одежде зимой. Сузев смахнул каплю под носом и вздохнул.

— А что делать? Не таскать же с собой печку с палаткой.