Таёжные были

Уже глубокой ночью мы вернулись в свой лагерь. Молча, без лишней суеты и шума наскоро перекусили и улеглись спать. Какое-то время я лежал, устремив взор в ночное небо, пытаясь отыскать хоть одну звёздочку, но тучи плотно завесили небесный экран. Меня унесло куда-то вдаль, в размышления: я пытался осознать суть охоты. А возможно, я искал оправдания и своего, и всего охотничьего братства в том, что мы вторгаемся в природу и отнимаем у неё её же обитателей. Откуда вообще берётся эта страсть охотничья? Может быть, она передалась нам от наших предков, которые благодаря охоте и рыболовству выживали. Тогда можно сказать, что это сама природа наделяет тех или иных людей определёнными наклонностями, способностями, страстями: кому рыбаком быть, кому охотником, а кому – и тем, и другим (если не касаться других человеческих интересов и сфер деятельности). И это не что иное, как зов природы. Воспротивиться ему – значит пойти против природы. Может быть, каждому, кто услышал этот зов, самой природой дано моральное право заниматься охотой? А охота – это добыча, разными способами, но добыча. Тем, кому суждено стать охотником, наверное, должен пройти через это. Если мечтатель, решивший за компанию стать охотником, вдруг испугался крови или просто пожалел убитое животное, он уже не пересилит себя и тихо забудет о своей мечте. Это не его стезя… Но охотник – это не варвар и не убийца, он просто добытчик. Разве можно назвать таковыми Илью или Тимофея Силыча? А я? А друг мой, Володя? Мы же не варвары. А потом, сколько писателей, которых мне посчастливилось узнать по их рассказам и повестям об охоте, были охотниками! Но писали в своих произведениях больше о людях, о природе, о животных и птицах, но не преподносили охоту как убийство. На первом месте были эмоции и чувства. Да ведь я уже знал немало и таких охотников, для которых добыча вообще не важна. Это были просто охотники-романтики. Для них достаточно было просто побыть на природе, попить у костра чая в компании себе подобных, достаточно послушать работу собак и без выстрела вернуться отдохнувшим домой. А это больше относится к духовной стороне нашего увлечения… Но у любого из нас точно будут гореть глаза от упоминания об охоте (даже об охоте с фотоаппаратом), дрожать от волнения и азарта руки при виде любой дичи и каждого будут переполнять эмоции после удачного выстрела.

Конечно, Илья и старик выглядели спокойными (или старались не выдать себя перед нами) и не испытывали таких эмоций – они прошли через это в далёком прошлом, каждый в своём детстве или юности получил первый опыт добычи, испытал удовлетворение от удачной охоты. Для них и для многих-многих других людей, для которых охота является средством существования, а может, и выживания, это вполне обыденное явление. И радовался старик, хитро щурясь, может быть, больше от того, что удачный выстрел имел практический смысл – добыли продукт… Но я видел, как горели его глаза азартным огоньком с того момента, как он рассказывал нам об особенностях этой охоты, вплоть до того, как разошлись. И когда сошлись после выстрела, я заметил мелкую дрожь в руке, когда он раскуривал трубку. Имея за плечами такой большой охотничий стаж и множество пережитых удачных мгновений, ветеран так же разволновался, как начинающий. Значит, дело вообще не в добыче! Может быть, страсть в охотнике будет жить до тех пор, пока он не почувствует, что ему жаль становится убивать дичь. Тогда человек перестаёт быть добытчиком. Во всяком случае, с ружьём. Но в душе, наверное, останется охотником-романтиком и вместо огнедышащего оружия возьмёт в руки фотокамеру? Или перо, чтобы писать мемуары… Может быть и так. В этом мне предстояло ещё убедиться в дальнейшей своей жизни. А как она сложится, время покажет.

Трудно сказать, до чего бы я додумался ещё, но мои мучительные поиски истины и сути этого древнего человеческого занятия незаметно прервал спасительный сон.

На другой день всем табором навалились на приготовление копчёного мяса по методике и рецептуре местных алтайцев. Руководил всеми старик. Методика несложная, но требующая как минимум двух-трёх дней засолки в тузлучном рассоле. А после этого коптится на тут же выстроенном из сырых ольховых жердей «станке». Уже прогорели пламенем сухие кедровые и берёзовые кряжи и начали отдавать жаром крупные угли. Быстро закидав «жаровню» приготовленными сырыми ветками ольхи, черёмухи, облепихи и чёрной смородины, настелили сырыми же толстыми жёрдочками стеллаж. Выложили на него нарезанное продолговатыми полосками филейное мясо. Сверху закрепили длинные жерди, и всё это сооружение укрыли брезентом. Получилась импровизированная коптильня.