Есть у меня фотография: у берлоги стоит, поднявшись на дыбы и растопырив страшные свои лапы, громадный медведь, а перед ним, в каких-нибудь пяти- шагах, спокойно вскидывает ружье охотник. Он прицеливается настолько хладнокровно и уверенно, что кажется, будто перед ним не разъяренный зверь, а набитое соломой чучело.
Товарищи, которым я показал однажды снимок, в один голос заявили: «Фототрюк! В жизни так не бывает. У охотника лицо совсем каменное. Хотели бы мы видеть этого молодца на настоящей охоте!»
Я ничего не ответил. Уж кому, как не мне, было известно, что здесь кусок подлинной жизни, что ганинскому промысловику Илье Семибратову, добывшему за свой век более семидесяти медведей, совершенно чужды хвастовство и рисовка!..
И мне снова вспомнилась история снимка.
Это было в марте. Приехав в деревню Ганину по делам, я задержался в правлении артели до позднего вечера, и председатель колхоза уговорил меня заночевать. Девочка-рассыльная отвела меня в просторный дом, где, по ее словам, всегда останавливались «городские уполномоченные», сказала что-то хозяйке и исчезла.
Я начал раздеваться, и в это время из горницы вышел сухощавый человек с аккуратно подстриженной серебристой бородкой и живыми, глубоко запрятанными глазами. Он был в войлочных туфлях на босу ногу, в одной нижней рубашке; на шее у него висело длинное мохнатое полотенце. День был субботний, и глава семейства, как видно, только что вышел из бани.
Здороваясь, хозяин крепко тряхнул мою руку и сразу же предложил:
— Давайте-ка в баньку. С дороги это первое дело. Пару там сегодня — не продохнуть!
От бани я не отказался и через несколько минут уже парился в обществе двух шустрых мальчуганов. Это были очень разговорчивые ребята, и от них я узнал, что случай привел меня в дом знаменитого медвежатника Ильи Парамоновича Семибратова, рассказы о котором мне приходилось слышать раньше.
По правде говоря, я с трудом поверил ребятишкам. О Семибратове у меня сложилось представление, как о мрачном, нелюдимом богатыре, который по силе, может быть, не уступит медведю. А на самом деле знаменитый охотник ничем не отличался от других колхозников…
После бани мы пили с Ильей Парамоновичем чай, и тут созданный мной ранее образ угрюмого зверобоя погиб безвозвратно. Семибратов оказался очень словоохотливым человеком. За какой-нибудь час он рассказал множество «медвежьих» историй. И странное дело: он как бы сознательно отыскивал смешные стороны в самых трагических положениях. Это никак не вязалось с обычной манерой большинства зверовых охотников, любящих, наоборот, подчеркнуть, а иной раз и намеренно сгустить темные краски.
— Все ваши медведи какие-то шутники, — заметил я. — Можно подумать, что охота на них совершенно безопасна…
— Э, нет! — живо перебил Илья Парамонович. — Такого вывода делать не надо. Промысел наш очень опасен. Но идти на медведя как на самоубийство нельзя — всегда нужно помнить, что человек сильнее любого зверя. А будешь думать про сорванные черепа и прочие страхи — пиши заранее «пропал»…
Илья Парамонович вдруг рассмеялся, и в глазах у него засверкали озорные огоньки.
— Шутники эти косолапые, как есть шутники! — сказал он. — Ведь вот какой случай был у меня прошлым летом… Поставил я капкан — тяжелый самодельный капкан. Ну и, понятно, цепью к бревну приковал. Если приковать к дереву, мишка сгоряча цепь оборвет, а бревно он тянет и тянет, пока из сил не выбьется… Так вот, попался в этот капкан медведь. Ходил, ходил по лесу с бревном и решил от него избавиться. Вышел к реке, взобрался на утес. На острове, против утеса, рыбак в ту пору сидел. Увидел он зверя — затаился… А медведь схватил бревно — и бух в воду! Тони, мол, постылое! Бревно, конечно, полетело вниз и косолапого за собой потащило. Побарахтался мишка, да и утонул…
Мы проговорили до самой полуночи. Давно уже спала вся семья, а Илья Парамонович вспоминал всё новые и новые случаи…
Рано утром к Семибратову неожиданно нагрянули гости: из города приехали племянник-инженер и его жена-радиотехник. В доме поднялась веселая суета.
Считая себя лишним при этой семейной встрече, я собрался было уезжать, но Илья Парамонович категорически заявил, что до завтрака никуда не отпустит, и мне пришлось подчиниться.
Едва семья уселась за стол, как в дом вошел запыхавшийся мальчуган. Наспех обметя с валенок снег, он скороговоркой сообщил:
— Нашел я, дяденька, берлогу! Совсем близко, у Марьиного ключа. Бегал за рябчиками и чуть в нее с лыжами не провалился…
— Берло-огу?.. — протянул Семибратов, и мне показалось, что он радостно вздрогнул. — А ты не ошибся?
— Я не маленький! — обиделся мальчуган. — Знаю, какие берлоги бывают…
— То-то же!.. — усмехнулся Илья Парамонович. — Накорми-ка его, мать, блинами.
— Ты уж хоть сегодня не вздумай туда идти! — забеспокоилась жена. — Ради гостей…
Илья Парамонович не ответил. Он сразу стал молчаливее и строже. Уйдя в себя, хозяин, казалось, не слышал веселого разговора за столом.
Но вот завтрак кончился. Илья Парамонович шепнул что-то жене, и я слышал, как она с укоризной проговорила:
— Все-таки пойдешь?..