Таежный гамбит

— Быстрее, господа! — Генерал рванулся, кинулся к двери и стал выдавливать ее. На помощь ему подоспели еще трое офицеров. Вскоре дверь подалась и вывалилась внутрь номера, болтаясь на нижней петле.

Окно номера было выбито, свежий ветер трепал блеклые занавески, вольно гулял по комнате.

— С вами все в порядке, Александр Петрович? — услышал Мизинов. Он повернулся и увидел капитана Брындина. Тот левой рукой держался за правую, по которой струилась тонкая ниточка крови.

— Да, капитан. Вы ранены?

— Пустяки, — отмахнулся Брындин и кивнул на окно: — Этот ушел.

— Надо помочь портье, — Мизинов выскочил в коридор и налег на дверь соседнего номера. Ему помогли. Через минуту и эта дверь уступила.

Раненый портье, обливаясь кровью, едва стоял на ногах и кивал головой на окно:

— Он убежал… задворками… туда… к порту… Я видел…

Ему развязали руки, обмыли лицо, уложили на кровать. Понемногу он пришел в чувство и рассказал о странных гостях.

«Снова старый знакомый, — грустно подумал Мизинов. — Что же ему сейчас-то неймется? Ведь золота при мне больше нет…»

Кто был второй налетчик, узнать не удалось: тот был мертв.

… Суглобов не вернулся к Чекалову: такого провала чекисты ему не простили бы ни за что. Всю ночь он прятался под старыми баркасами возле порта. А наутро увидел, как на рейде, гудя и пыхтя трубами, ожили японские корабли. Тяжело развернувшись, они, медленно набирая ход, поползли по акватории, обогнули полуостров Муравьева-Амурского и вышли в океан. Куда они направились потом, Суглобов так и не узнал: через полчаса трубы скрылись за горизонтом.

Он направился в Хабаровск. Оставаться во Владивостоке было небезопасно. Раздобыл добрый еще романовский полушубок с погонами подполковника и тронулся в путь. Шел тайгой, питался чем придется.

Уже отчаялся было выжить, но однажды наткнулся на таежный маньчжурский поселок в несколько дворов. Люди оказались только в одном: больной старик, его жена и двое детей — девушка и юноша. Они накормили его, позволили переночевать. Но когда наутро он засобирался в дальнейший путь и попросил у хозяев единственную лошадь, старик наотрез отказал ему. Гость настаивал, старик упорно отнекивался. Рассерженный Суглобов, устав от пререканий, решил вопрос проще: вынул наган и направил старику в грудь. Запричитали жена и дочь. Сын кинулся было на помощь отцу, но Суглобов выхватил второй наган и пригрозил парню. Потом взнуздал кобылу и вскочил в седло. Но краем глаза заметил, что старик целится в него из невесть откуда появившегося в его руках ружья. Уж на что, а на свою реакцию Суглобов никогда пожаловаться не мог. Взмах руки — и старик свалился замертво под заполошные завывания жены и дочери. Молчал только сын. Но Суглобов навсегда запомнил его глаза — дикие, безрассудные. Это были глаза на все готового человека. Суглобов знал такие глаза и понимал, что шутить с этим не следует. А потому дал лошади шенкеля[36] и скрылся в тайге.

«Еще одна такая встреча, — подумал Суглобов, — и я останусь не то что без коня, но и без головы. Нет, в России уж на что беспорядок, а все равно дом».

Решив пробираться по своей территории, Суглобов резко повернул лошадь в сторону русской границы, к реке Уссури.

4

К концу двадцать первого года обстановка на Дальнем Востоке оставалась сложной. По всему краю разгорались восстания недовольных новой властью. Мощное восстание ширилось и в Якутии. Революция семнадцатого поначалу лишь едва коснулась этого края. Лишь в июле восемнадцатого большевистский отряд комиссара Рыдзинского подошел по Лене, захватил город и установил в нем советскую власть. Против него тут же выступил казачий атаман Гордеев с белыми партизанами, окружил большевиков и уничтожил их. Уже в августе восемнадцатого центр Якутии стал «белым». После поражения Колчака, в декабре девятнадцатого, Якутск заняли красные партизаны, а через полгода сюда добрались советские и партийные органы. Поскольку Якутия не вошла в состав Дальневосточной республики, на нее обрушились сразу все несчастья: национализация банков, торговых и промышленных предприятий, земли и как следствие — продразверстка. Подоспели и чекисты. Собственно, в Якутии им чистить было некого, но положение обязывало, и они взялись за малочисленную якутскую интеллигенцию — арестовывали и расстреливали всякого, кто побогаче. Вскоре большевикам казалось, что с недовольством в Якутии покончено.

Но в двадцать первом край восстал. Ружьишки имелись у каждого охотника, а терпение перехлестнуло через край. И эти ружьишки пришлись весьма кстати.