Таежный гнус

Обстановка в горнице изменилась. В полукресле, вместо Добято, восседал Гранд. Руки притянуты к жестким подлокотникам, туловище увязаное веревками и ремнями, напоминет верблюжий тюк.

- Вот теперь - нормалеус, - удовлетворенно оглядев упакованного Убийцу, хвастливо проговорил Борька. - Что бы вы без меня делали, хрен вам... во все места. Хорошо, встретился на дороге с ним, - кивнул он на Михаила, - и понял - чистый фрайер. Без меня ничего не выйдет, бандиты мигом солдатикам яйца вырубят, из мужиков в баб превратят...

Зимин взволнованно посмеивался, обкручивал голову Тетькина чистой тряпицей.

Тарасик стоял со все ещё связанными руками, облегченно смеялся над Борькиными матерными вывертами. Просветился ещё один "подозреваемый"! Кажется, сыщику, действительно, пора на пенсию - мозги заплесневели, поворачиваются со скрипом. Столько наворочал ошибок - стыдно вспомнить.

В принципе, вел он себя правильно, распутывал клубок за клубком. Ведь не бродить по тайге, заглядывая под каждый куст, за каждое дерево, не чаевничать с лесниками, пытаясь выжать из них сведения о сбежавшем "капитане".

Сыщик и сейчас уверен в том, что поиски грандовских информаторов было важнейшей его задачей, которую он и выполнял. Другое дело, что увлеченный раскрытием офицеров-строителей, Евдокии, тощего дневального по штабу, просмотрел главное. Подозревал "помощника", не без этого, но дальше не двигался, упрямо считал прапорщика безобидным глупцом и болтуном. А тот оказался козырным тузом в колоде Убийцы...

- Советую тебе, сыскарь, в ножки поклониться Дениске, - внешне спокойно проговорил особист. На самом деле волновался - подрагивали губы, ещё больше покраснел нос. - Это он засек прапорщика и водителя, когда они крали грузовик. Заподозрил неладное и - ко мне. Сам понимаешь, дозваниваться до Нефедова, ожидать подмоги не было времени. Вот и пришлось мобилизовать строителей...

Федька и его коротконогий дружан лежат на полу, уткнувшись мордами в пол. Руки - за спиной, ноги привычно раздвинуты. Ничего не скажешь, опыт великое дело! За свою многострадальную жизнь зекам не раз приходилось принимать аналогичные позы. Научились. Над ними стоит старшина Козелков, в руке - Федькин, вернее, Добятовский, пистолет.

Толкунов не лежит - под надзором раненного Дениски трясется в углу. Из глаз катятся слезы, стекают по жирному подбородку, ноги в коленях ходят ходуном. Ахметов с любопытством вертит в руках арбалет.

- Сашенька, цела? - развязывая руки "колдунье", заботливо спросил особист. - Успокойся, милая, все - позади. Спасибо тебе, милая, за службу!

Добято ещё больше прозрел. Так вот кто - агент Особого отдела! А он, недоумок, глупец, подозревал женщину в предательстве, гордился своей проницательностью, психологическим талантом! Любил и... подозревал! Мерзость какая!

- Я... не хотел... Меня заставили, - ноет прапорщик. - Тарас Викторович, подтвердите - помогал, как мог... Если бы этот выродок, - ткнул он грязным пальцем в Гранда, - решил вас убить, я бы ему...

- Заткнись, вонючее дерьмо! - выкрикнул Козелков и вдруг остановился, принюхался. - Братцы, он же обосрался с перепугу! - хрипло расхохотался он. Брезгливо, будто, дотронувшись до прапоршика, испачкал руки, вытер их о полу бушлата.

Серафим сейчас походил на опорожненный от воздуха воздушный шарик. Даже всегда выпученная грудь вжалась, арбузообразный живот опал, плечи опустились, колени подрагивают. От него, действительно, несет сортирными запахами.

А вот Гранд держится молодцом! Ногу закинул на ногу, высоко поднял красивую голову, в глазах вспыхивают и гаснут насмешливые огоньки, губы кривятся в ехидной улыбке. Дескать, думаешь подмял меня, мент? Ничего подобного - с помощью всемогущего отца-академика выкручусь, вывернусь и сполна расплачусь за теперяшнее унижение. Точно так же, как уже расплатился с твоим дружком, прокурором, его жинкой и с местными недоносками, позволившими себе грубость и хамство.

Добято, не отрываясь, смотрел ему в лицо. Но видел он не наглого бандюгу, не вонючего убийцу - истерзанного пытками Николая, растрелянных его жену и детей. Из глубины души к горлу подкатился комок ненависти. Казалось, он вот-вот разрастется и прервет и без того затрудненное дыхание.

Освобожденная от веревок Александра потерла красные рубцы на запястьях, опустилась на колени рядом с Тарасиком, принялась пальцами и зубами развязывать туго затянутые узлы. Одновременно, не стыдясь окружающих, целовала руки сыщика, поливала их слезами.

Добято невежливо, даже грубо, отстранил прильнувшую к нему женщину, не отрывая цепкого взгляда от побледневшего Гранда, протянул руку к пистолету, который держал Михаил.

- Прекрати, Тарасик. Не надо. Есть суд...