Читаем Таежный робинзон (СИ) полностью

— Да, тебя, отец, женить можно, — пошутил Семен. Ахмад подхватил его шутку.

— Было бы на ком, и минуты бы не раздумывал. Разве что к волчице посвататься?

Посмеялись.

— Давайте сделаем так, — предложил я. — Охоты и верно у нас не получилось, но лично я не жалею об этом. Увидели и узнали мы много необычного. Потому оставим тебе, Ахмад-бобо, съестные припасы, теплую одежду...

Старик сделал рукой такой жест, словно отказывался от моего предложения.

— Не спорить, — грозно произнес я. — Я старший в группе, мое решение обязательное.

Ахмад Расулов растрогался, даже глаза повлажнели.

— Если так, — сказал он прочувствованно, — мне ни о чем больше забо­титься не надо.

Теперь я жестом остановил старика.

— Ну и прекрасно. Это от нашей группы, а от себя лично... — Я снял с гвоздя свое ружье и протянул Ахмаду, дарю вот это оружие. Прекрасное ружье, центрального боя, немецкое, марки «Зауэр, два кольца».

Волнение перехватило его горло.— Такой подарок, я не могу...

— Зато я могу, — успокоил я старика. — Моя зарплата выдержит такие расходы.

Взволнованный Ахмад прижал руку к сердцу.

— У нас говорят: гость — подарок Аллаха. Вы не только подарок, вы его посланники.

К ружью я приложил патроны, коробки с порохом, дробью и капсюлями.

— Тебе этого, Ахмад Робинзонович, надолго хватит, — прокомментиро­вал Лешка Удалов.

Семен Панкратов явно почувствовал себя обделенным. Все одарили таежника, а он остался в стороне. Продукты и вещи не считаются.

— Братцы, у меня идея, — пробасил он. — Давайте построим деду баню. Я посмотрел, бревна есть, доски тоже, фундамент сложим из булыжников. Вместо цемента глина пойдет, она вязкая. Чудо банька получится, будет, чем ему вспомнить нас.

Баню мы строили три дня, работали от темна и до темна. Ахмад не сидел в стороне. Мало того, что у него руки были умелые, так он еще оказался тол­ковым прорабом.

Банька, конечно, получилась неказистая, стоит принять во внимание сроки ее сооружения и материалы, но полностью соответствовала своему назначению. Небольшой предбанник, полки, чтобы париться, камни над оча­гом для пара. Ничего не могли придумать с окном, нечем было стеклить, даже бычьего пузыря не нашлось. Решили обойтись без окна.

— Зажжешь в предбаннике жирник, еще лучше будет, — решил Семен. — Все, что надо и с ним увидишь.

А потом сдали баню в эксплуатацию. Натопили ее так, что с бревен смола потекла, раскаленные камни, облитые водой, дали крепчайший пар, вместо дубового веника использовали ветки пихты. Шел от него густой запах хвой­ного масла, и это тоже прибавляло удовольствия.

Отмытый добела, раскрасневшийся Ахмад, одетый во все чистое, долго, с наслаждением пил чай.

— Словно в раю побывал, — признался он.

Старик прихлебывал чай, а сам все поглядывал на ружье, висевшее над нарами.

— Вижу, угодили тебе этой штукой, — засмеялся Семен. — Как с моло­дой жены, глаз не сводишь.

— И то верно, — признался Ахмад.

Неделя подошла к концу. На восьмой день прилетел вертолет. Оглуши­тельно грохоча двигателем, вздымая в воздух хвою и листья, завис над зимо­вьем. На землю упал трос с карабином на конце.

— Не жалеешь, что нарушили твое уединение? — спросил я Ахмада Расулова напоследок.

— Как ты можешь... — покачал он головой. — Вы просто осчастливили меня. А вообще-то я знал, что скоро тут люди появятся. Такие вот шайтаньи машины стали летать над тайгой. Ну, думаю, скоро заметят мое зимовье и обязательно полюбопытствуют, кто это там прижился.

Мы обнялись со стариком напоследок, и мотор втянул нас на тросе в кабину винтокрылой машины. Пилот озадаченно посмотрел на наши тощие рюкзаки.

— Вот тебе и таежная глушь. Неужели ничего стоящего не нашли?

Мы засмеялись.

— Ошибаешься, брат, такую диковину отыскали, раз в жизни бывает.

Вертолет поднимался вверх, могучие кедры остались внизу. Мы видели фигуру Ахмада Расулова, который прислонил ладонь ко лбу и следил за нами. Он становился все меньше, а потом массив осенней тайги поглотил его.

С той поры прошло много лет. Мы часто вспоминали таежного Робинзо­на. Хотелось бы повидать его еще раз, да все не выкраивалось время. Рабо­тали посменно, учились в институтах заочно, росли в должностях, и дети прибавляли забот. И вертолеты в те края уже не летали. А так хотелось узнать, как же дальше сложилась судьба истаравшанца Ахмада Расулова.

И твердо верилось: если пришлось ему окончить свои дни в тайге, то сделал он это достойно. Ибо кто мужественно и цельно прожил свою жизнь, не пасовал перед ее сложностями, тот и завершить ее сумеет по-муж­ски. Тайга приняла его и помогла выстоять, и кто лучше тайги мог проводить его в последний путь...


Эту историю красноярский инженер Виктор Кураксин рассказал нам, спустя двадцать лет после встречи с Ахмадом Расуловым в тайге, когда при­ехал в Чкаловск на похороны своей матери. Вернувшись домой, в Красноярск, после несостоявшейся охоты, он с головой окунулся в текущие дела, и, конеч­но же, все реже вспоминал удивительную историю истаравшанского беглеца из сталинского лагеря в Сибири. Напрягая память, он припомнил имя, вроде бы — Ахмад.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее