– Подожди меня здесь, – сказал Туманов. – Сядь на пенек и представь пирожок. Только не лезь никуда, Алиса.
Она молчала, поневоле заинтригованная. Изготовив автомат, Туманов перебрался через узкую полянку. Какой-то «тарбулай», обросший мхом, подмигивал ему из-под обрыва. Кусок выстроганного дерева, старый эвенкийский божок – идол языческий – какими судьбами он здесь? Сколько лет он тут стоит, не подверженный ни погоде, ни режимам? Он поднялся на разваленное крыльцо. Огляделся. Алиса маячила посреди полянки и ковыряла в носу.
– Уйди в лес, не торчи, как маяк Александрийский, – Туманов потянул дверь. Заскрипели ржавые петли…
Ничего интересного он там не обнаружил. Так и знал. Но знание не исключает ошибок. Он бродил в пыли полного запустения, натыкался на сгнившие сундуки, на какие-то дрова, гремел дырявыми жестяными листами, оставшимися на месте пропавшей печки (скорее всего, буржуйки), и гадал, что за химера с ним опять происходит. Ей-богу, он становится хроником… Сквозь оконца лился тусклый свет, он мялся посреди убогой комнатушки, разглядывал залежалый, никому не нужный хлам и чувствовал, как в организме образуется вакуум. Все живое поднималось к горлу, на прежнем месте воцарялась пустота. Более чем странно. Опустошенный, но не раздавленный, Туманов боролся с собой и не понимал, в чем смысл борьбы. Домик как домик. Хлам, мусор, истлевшие грязные тряпки – на полу, на кушетке. Окна крошечны – больше символичны, чем функциональны. Перекошенная перегородка – дверь в кладовку. Там аналогичный хлам и тлен. Сомнительно, что там он найдет полный холодильник… В полу огромные «половые щели», оттуда выбивается трава и кое-где даже пытается зацвести…
Стареешь, супермен. Сплюнув, он вышел из дома и вытер со лба испарину. Вспотел, дурачок.
Алиса стояла на крыльце и вдумчиво вытаскивала из трухлявого бревна упирающегося червяка.
– Пошли, – сказал Туманов сквозь зубы, – и червяка с собой бери. Здесь жрать нечего.
Алиса подозрительно покосилась на его испарину.
– Видок у тебя какой-то выжатый. За градусником сбегать?
– Пошли, – повторил он.
– А здесь кто-то был, – вдруг сказала Алиса. – Посмотри, трава примята. Это ты прошел. А я по твоим следам прошла. А вот это, – она сместила указательный пальчик чуть влево, – не ты и не я. Трава не успела подняться, стебель одуванчика раздавлен. Совсем недавно кто-то был. Но не зверь. Под травой слабый след подошвы. Но, знаешь… – девчонка задумчиво почесала шибко умный затылок, – не вижу обратного следа. Ты уверен, что никого там не пригрел?
Снова бросило в пот. «Маета со мной сегодня», – подумал Туманов. Развернулся и, чувствуя себя полнейшим идиотом, отправился обратно.
– Не гоношись, – как-то странно сказала в спину Алиса.
Теплее, еще теплее… Он остановился у покосившейся дверцы в кладовку. Счетчик показания уровня беспокойства зашкаливал. Горячо… Вот он, объект волнения. Пот градом, зубы вместе… Он достал фонарь, включил и, приготовив к стрельбе автомат, распахнул дверь.
В глазах сидящего на ящике существа плясало отражение еще не взошедшей луны. В лучшие годы существо было женщиной, потом стало вампиром, потом еще кем-то, а на данном этапе… просто существо – в грязной одежде, со слипшимися волосами. Оно дрожало.
«Не пора ли в четвертый раз поверить в торжество людской справедливости?» – неуверенно подумал Туманов. Он попытался улыбнуться, но мышцы лица одеревенели, он обрек себя на бледную гримасу.
– Какое чудное мгновение… – прохрипел Туманов.
– Перед тобой явилась я, – выдохнуло существо, сползло с ящика и лишилось чувств…
Красилина Д.А.
Мой обморок сопровождали всевозможные люди и явления. События пятилетней давности чередовались со вчерашними. База «мозговедов» в глухой тайге под Карадымом гостеприимно растворяла врата… Серая масса людей без будущего и настоящего – колыхалась, издавая монотонный гул. Бился стек по обтянутой в серебристую ткань коленке – рыжая стерва с медицинским образованием смотрела на меня пристально и сардонически: мол, заждались вас, душечка. В вихре вальса кружились вертолеты, лезли на забор китайцы с перекошенными рожами, гноилась и исходила червями груда мертвых тел – радетелей какой-то там дружбы… В свете дня разболтанный «уазик» тащился через мост (мне кажется, я догадываюсь, кто в нем сидел), двое бандюганов волокли по тоннелю бездыханное тело… Иногда я приходила в сознание – меня куда-то несли: по крутому склону – в горку, по густому мрачному лесу. Я прижималась к грубой ткани, из которой шьют мужскую одежду; под тканью билось сердце. Переругивались голоса – ворчливый детский, дрожащий мужской.
– Отстегни эту чуву, куда ты ее тащишь? На кой ляд она нам?
– Заткнись, Алиса, эти разговоры не пойдут тебе на пользу. Я когда-то знал немножко эту женщину…
– А кто-то говорил, что любит старых и толстых… – В детском голоске явственно сквозила обида.