Таежным фарватером

Если Киреевское имеет все шансы стать городом, то село Колывань было когда-то им. Такая уж судьба! Известное было место на всю Сибирь. Притрактовый город! Стоял на бойком месте, где сходились водная дорога и знаменитый тракт. Отсюда скакали в Восточную Сибирь почтовые тройки, экипажи с чиновниками, путешественниками, дипломатами. Отсюда тащились на запад тележные обозы с забайкальским золотом и соболем. Опустел, однако, шумный город, когда спрямили тракт и пошла торговая дорога южнее.

А за Колыванью потянулись слева по ходу заборы. Опоясали они сосновые боры. Замелькали дачи и санатории, дома отдыха и пионерские лагеря. Ну, раз появились длинные заборы в лесу, значит, наверняка большой город вблизи.

Мост русского писателя

Единственное ощущение, причем одинаковое у каждого, — наконец-то кончается! Будто полегчало сразу. И еще какой-то холодок жуткости от неимоверного числа водных переходов и черт знает каких ночевок, пейзажей и лиц встреченных людей, запечатлевшихся с фотографической точностью. Закроешь глаза — и все это тяжело опрокидывается на тебя. Память возвращается назад, напоминая самое трудное и счастливое. Но ты сопротивляешься: нет, нет — это уже позади, пройдено, а остается еще что-то другое, неизведанное, и оно впереди.

Все это нахлынуло в те минуты, когда окончательно уверились: плывем уже по главной улице Новосибирска.

Как засуетился тут экипаж! Каждый отыскивает в рюкзаке парадные брюки. Из двух персональных рубашек каждый выбирал ту, что почище да помоднее. Труднее всего найти носки. Ну как же без них в городе? Одному срочно понадобилось даже зеркало.

Как просто было до путешествия, еще в Москве, «прогуляться по карте» и, дойдя до самого крупного кружочка на Оби — крайнего пункта маршрута, — заметить небрежно: «Вот и все!» А вот теперь, досыта нагулявшись по зыбким просторам, достигли заветного кружочка. И что же? Никто не позволил себе бросить многозначительно и небрежно: «Вот и все!» Наверное, о таких вещах все-таки не говорят вслух.

За кормой остаются Медвежьи острова, устья речек, затон— ориентиры для рулевого. И вдруг Обь преображается. Прямо на глазах. Начинает сужаться. Куда девалось ее раздолье? А как изменился рисунок берегов! Спрямленные, словно под веревку, они сдавливают русло. Будто тут затеяли взять реку в трубу, да раздумали. И город тотчас же придвигается к фарватеру — нависает этажами зданий всевозможных стилей, дымными трубами, парковой зеленью, ущельями улиц, стенами заводских корпусов, портальными кранами.

Вот какова ты — теперешняя сибирская столица!

И в тот день, и на следующий мы заглядываем в лицо города. Но уже не с главной водной магистрали, а с площадей и улиц, с перекрестков и окраинных переулков. Новосибирск отовсюду предстает разным, непохожим. И всегда чужим. А в голове вертится, как навязчивая мелодия, одна мысль: ну, что же ты находишь здесь интересного, о чем сможешь по-своему рассказать? И ты носишь с собой это беспокойство. Как тень, преследует оно в толпе на Красном проспекте, что тянется почти через весь город, в столовой, где равнодушно пережевываешь сардельки с макаронами, на скамейке под тенью деревьев, в залах краеведческого музея. Когда это преследование досаждает особенно чувствительно, пытаешься спастись риторическим вопросом: как тут описывать третий по площади город России, если это уже сделано десятки раз отечественными и зарубежными перьями?

Но от этого не становится легче. Довольно четко рисуется встреча с друзьями, которые дома непременно станут допрашивать:

— Ну, как оперный? Действительно хорош?

И что же ответить?

— Оперный? Конечно… Особенно снаружи.

А что же еще скажешь, если не попали в оперный из-за чересчур потрепанных ботинок. Пилигримы тоже, как известно, не посещали храмов.

— А бюст Покрышкину видели?

— Видели.

— И Академгородок — тоже?

— Тоже.

Значит, об этом люди уже знают. И об оперном, и о бюсте, и об Академгородке. Так кому же нужны описания всех достопримечательностей, даже самые добросовестные? Все это есть в справочниках, путеводителях, газетах.

Просто руки опускаются, когда думаешь, что ничего не привезешь из далекого города, кроме лаконичного «да», «видели». О чем же рассказать?

— А мосты? Вернее, первый мост? Ты помнишь?

Да, это нельзя не помнить.

Там, где Обь течет в «трубе», стиснутая коренными каменными берегами, отчего выгнулась ее спина, мы увидели мост. Самый обыкновенный. С ажурными арками. Таких теперь не строят. Но что-то заставило запомнить его! То был наш первый мост после Тюмени. После 2871-го километра плавания под распахнутым небом.

Мы встречали лодочников-перевозчиков, паромные переправы. Порой попадались места, где люди с берега на берег переправляются однажды за лето. Только за Тобольском мы ощутили над головой воображаемую тяжесть мостовой стрелы. И то лишь тогда, когда один из проектировщиков Севсиба сумел разбудить наше воображение рассказом о перекрытии Иртыша.