Тафгай 4 (СИ)

В Хельсинки поселили нас можно сказать шикарно. Во-первых, в историческом центре города на проспекте Маннергейма в историческом же здании. Во-вторых, до всего рукой подать. До Ледового зала, домашней арены хоккейного клуба ХИФК, всего пятнадцать минут пешком, до всяких театров и музеев ещё меньше, ну и до магазинов рукой подать. Единственное — сами номера на три звезды не больше, но чистенькие, аккуратненькие, две кровати, один шкаф, один стол и что очень важно маленький холодильник, в который мы тут же сложили банки с красной икрой. Не поскупилась наша Федерация хоккея в этот раз, а то могли бы забросить за город, чтобы там мы на сугробы из окон смотрели, которых и в СССР выше крыши.

После обеда в ресторане на первом этаже отеля, переводчик Виктор Алексеевич, дабы мы не разбежались по городу, взялся организовать наш досуг.

— Сейчас пять минут на переодевание и добро пожаловать на автобусную экскурсию! — Весело объявил он.

— Лично я на экскурсию не поеду, меня на автобусе укачивает, — заявил я, под изумлённые вытянутые лица товарищей по сборной страны. — И не уговаривайте. Я сам по окрестностям погуляю, воздухом подышу, посмотрю на волны Финского залива, которые бьются о берег крутой. Настроение у меня сегодня хорошее, я бы даже сказал поэтическое.

Всеволод Бобров выразительно прокашлялся, и было от чего, так как наш переводчик с честным, цепким и настороженным взглядом, был не совсем переводчиком, точнее владение английским языком только прилагалось к его красным корочкам, на которых под гербом Совестного союза большими буквами было подписано «КГБ СССР». И все об этом знали, но усиленно делали вид, что это большая военная тайна. Кстати, переводчик со знанием английского сейчас в 1972 году в Финляндии — это пустая трата государственных средств, ибо бесполезен.

— Отрываетесь от коллектива! — Решил пошутить комитетчик.

— Вывод считаю не корректным. У меня наш коллектив всегда здесь, — я ударил кулаком себя в грудь, — в сердце. Так меня воспитала наша коммунистическая партия и весь советский народ. Желаю товарищи хоккеисты хорошей экскурсионной программы! — Помахал я ручкой хитро ухмыляющимся лицам парней.

— Стой! — Переводчик кэгэбэшник вырос на моём пути, словно самбист на татами. — То есть стойте! Не имеете право гулять по Хельсинки в одиночестве. Во избежание политической провокации я требую, чтоб вы взяли себе для компании ещё кого-нибудь.

Я лишь кинул вопросительный взгляд на главную команду страны, как желающими оказались почти все. Но первым вскочил с места Боря Александров. Его я, чтоб успокоилось сердце товарища из органов безопасности, в попутчики и взял. За мной тут же ещё кто-то попытался «соскочить» с экскурсии, но Виктор Алексеевич намекнув, что срыв культурной программы может кое-кому аукнуться в будущем, охоту бродить по холодным Хельсинским улицам отбил.

Кстати о погоде. Сегодняшний январский денёк в столице Финляндии выдался очень даже ничего. Многие местные жители ходили без шапок и вообще одеты были легко по-весеннему, как у нас обычно одеваются в марте. У меня же выбора особого в одежде не было, как купил одно пальто в Москве так его и носил до сих пор. Точно так же оделся и «Малыш», который на дублёнку ещё не накопил.

— Посмотри налево, посмотри направо. — Улыбнулся я, Боре и встречным, над чем-то смеющимся, финским девушкам. — Это называется проспект Маннергейма. Тот самый генерал, который «дал прикурить» самому товарищу Сталину.

— В смысле дал прикурить? — «Затупил» Александров, крутя по сторонам головой.

— Ну, Иосиф Виссарионович ведь трубку курил, — хмыкнул я. — Вот в 1939 году Маннергейм ему несколько килограммов отборного табачку и прислал.

— Это он — молодец, хороший поступок, уважаю, — пробубнил Боря, разглядывая иностранных прохожих, главным образом акцентируя внимание на женском поле.

— Сейчас мы с тобой пройдём на Сенатскую площадь к Никольскому собору. — Я подтолкнул «Малыша», чтобы он не попал под проезжающую по улице машину. — Здесь всё рядом, десять минут и там.

— Сенат, Сенат, — пробормотал мой юный друг. — Кстати, а что такое — Сенат? Это где раньше сеном торговали?

— Вполне может быть, — согласился я. — Возможно на заре истории человечества в Сенате и торговали сеном, но потом там стали устраивать заседания органов управления. Навроде нашего съезда народных депутатов. А площадь соответственно оставили для благодарного народа, чтоб он там снаружи ожидал каким законам ему радоваться.

— А если… — Боря, чуть не свернул себе шею, глядя на пробежавших мимо девушек. — Ох, какие хорошенькие. А если народу законы не понравятся, тогда что?

— Тогда? — Я от неожиданности остановился на узеньком тротуаре, практически его перегородив, и задумался. — Ну, тогда обычно прямо на площади народу объясняли, что законы приняты для их же блага. Чтоб они побольше трудились и поменьше ели, и тем самым сохраняли своё тело в хорошей подтянутой и стройной форме.