Тафгай 4 (СИ)

Как я выиграл это вбрасывание, почему-то в памяти не отпечаталось, зато я отлично запомнил испуганное лицо шведского защитника Экмана, когда я опять как танк полетел на ворота Абрахамссона. Канадский наставник сборной «Тре крунур» Харрис заорал на чистом английском языке, чтобы меня срочно уложил на лёд. Но Милтон, притворившись глухим, лишь попятился спиной в свою зону, дескать, мне одного раза хватило. Тогда Экман, выругавшись на своего напарника, бросился сам на меня. И всё это произошло за какие-то две или три секунды, а потом Кеннет Экман полетел. В том смысле, что я резко присел, а он, чтобы стукнуть меня как следует, прыгнул. В итоге скрутил красивое гимнастическое сальто. Я бы даже поставил высший бал за артистичность. Но масса Экмана тоже оказалась не шуточной, поэтому прилёг и я, но успел в сторону толкнуть шайбу, которую подхватил Александр Мальцев.

Рывок Мальцева, поддержал и Боря Александров, они вдвоём вылетели на «трусишку» Милтона и вратаря Абрахамссона. Александр замахнулся, но вместо щелчка сделал резкий пас на «Малыша», который броском в касание загнал шайбу в верхний угол ворот и сравнял счёт в матче — 3 : 3.

— Ты как? — Спросил меня Сева Бобров, когда мы под недовольный свит трибун и английский мат канадского тренера, поздравив друг друга, вернулись на скамейку запасных.

— Итс ол, то есть дай пару смен дух перевести, — попросил я, тяжело дыша. — Кости вроде целы, голова тоже не шумит. Что-то с памятью моей стало, всё, что было не со мной помню. Нормально всё, коуч. — Устало улыбнулся я.

***

После второго периода вратарь Владимир Минеев выслушал множество лестных слов от Всеволода Михалыча. И было за что. Во-первых, ликвидировал выход два в одного. Во-вторых, оставил ворота в неприкосновенности, когда команда отбивалась в меньшинстве. В-третьих, взял намертво две очень трудные шайбы.

— Вот как надо биться за Родину на льду! — Закончил свою похвальную речь Всеволод Бобров. — Молодец Минеев. Тафгаев, ты тоже…, но стал заговариваться. Какой я тебе коуч? Плохо с головой — попей чаю, и съешь таблетку глюкозы.

— Да, — согласился Тафгаев. — Сейчас бы «сникерс». Не тормози — сникерсни! — Сказал Иван слова, которые никто в раздевалке не понял, но всё равно народ засмеялся.

«Наверное, сникерс — это какой-то экзотический фрукт», — подумал про себя Минеев, но вслух ничего не произнёс, и переспрашивать, тоже не стал.

— Сникерс? — Сморщился на секунду главный тренер, как будто проглотил ядовитого таракана. — Далее, Харламов, Петров и Викулов в концовочке сделали очень красиво. Раскатали шведов как в кино. Вот такой игры я жду от всех вас. После 3 : 1 в первые двадцать минут, 3 : 4 — перед заключительным периодом счёт замечательный. Что Минеев, спросить что-то хочешь?

— Хочу сказать, мужики я вас не подведу, — внезапно для себя высказался, скромняга, Володя Минеев. — Но обрезайтесь поменьше.

— Правильные слова, — улыбнулся Всеволод Бобров и пожал руку своему второму вратарю.

***

Первые десять минут третьего периода до смены ворот, провели не шатко не валко. Шведы нам не давали играть, мы им. Нас счёт 3 : 4 — устраивал, а их — нет, но нам было на это наплевать. Лично я окончательно пришёл в себя и перестал называть коучем Всеволода Михалыча, который единственный из всех был как на иголках. Дело в том, что перед выходом на третий период в подтрибунном помещении произошла неприятная сцена, невольным свидетелем которой я стал. В этот раз я шёл позади всей команды, застрял в одном месте, и видел, как Боброва остановил какой-то мужичек из нашего Советского посольства в Швеции. Судя по неловким движениям, чиновник был уже «хорошо навеселе».

— Севка, Бобёр, ну зачем так грубо играть? — Пьяно икнул работник посольства. — На трибунах ведь шведские царские особы. Карл Густав кажется, да хрен их поймёшь. Ну, это Бобёр, ну ты меня понял?

Всеволод Михайлович ненавидел, когда его малознакомые люди называли Севкой да ещё и Бобром, как голоного пацана. И наш наставник, не выдержав наглости, как дал с правой руки чиновнику посольства, что тот присел на попу.

— Иди на х…, дурак! — Прошипел Михалыч, и пошёл за командой на скамейку запасных.

А я вспомнил, что в 1974 году что-то подобное произошло с работником Советского посольства в Финляндии. И тогда Боброва после двух побед на чемпионатах мира в Москве и в Хельсинки, отстранили от сборной и вообще убрали из отечественного хоккея.

«Неужели я своим вмешательством в историю спорта ускорил событийный ход? — думал я, сидя на лавке и немного выключившись из перипетий сложного матча. — Что ж теперь будет-то? До Олимпиады снять Боброва точно не должны, а потом, всё что угодно может случиться».

— Тафгай, на смену! — Окрикнул меня Всеволод Михалыч. — Не спать, не спать, — похлопал он меня по спине.

— Не спи художник, не спи, — улыбнулся я и поехал на точку вбрасывания.