Тафгай 4

— ЦСКА сейчас — это раненый зверь. Три раза непобедимые армейцы нам уступили, и сегодняшнего четвёртого промаха Анатолию Тарасову никто не простит. А это значит побегут наши гости в атаку с первых секунд, чтобы ошеломить, сломить, затолкать и забросить как можно больше шайб. Можно кончено ввязаться в игру без защиты, на встречных курсах, но не нужно.

— Правильно, Михалыч, что мы звери? — Хохотнул наш травмированный центральный нападающий Коля Свистухин. — Слушаем тебя все внимательно.

— Спасибо, Николай, что не перебиваешь, — съязвил Бобров. — Первый период играем в откат. Максимально строго на своей синей линии и бегаем в контратаки малыми силами, и чтобы не обрезаться трое игроков всегда остаются сзади. Половину второго периода тактику не меняем, ждем, когда ЦСКА немного подсядет. А с 30-ой минуты матча резкий взрыв, взвинчиваем темп, и идём вперёд большими силами. Атака, атака и ещё раз атака. В третьем периоде уже переходим к полному и тотальному разгрому. Воля сломлена, физических сил больше нет, в этот момент забросить нужно максимально возможное количество шайб. Есть вопросы, предложения, возражения?

— Толково изложено, — хлопнул один раз в ладоши Свистухин, пока народ заканчивал последние приготовления к игре, лично я изолентой заматывал шнурки на коньках. — Это же Курская дуга, не иначе. Сначала оборонительная фаза, а затем эге-гей и погнали наши москвичей в сторону Москвы.

Народ немного похихикал, так как чувствовалось предстартовое напряжение, а я вспомнил, как ещё несколько часов назад предложил такую тактику Всеволоду Михайловичу во время завтрака.

— Свистухина выпускать нельзя, — сказал я тогда, — доломаем парня. Если в третью пятёрку в центр поставим молодого Доброхотова, то ребята поплывут после армейского стартового напора.

— Что предлагаешь? — Грустно посмотрел на меня наставник.

— Половину матча я смогу «поцентрить» сразу в двух пятёрках, в своей и в Свистухинской, но вперёд бегать тогда не буду. Давай применим боксёрскую тактику. Дадим более резвому и злому сопернику «вымахаться», выстоим тридцать минут, а затем взвинтим темп и его «прикончим». Кстати, Вова Ковин пусть поочерёдно вместо моих «пионеров» выходит на фланги, экономит им силы на решающий бой.

— Хороший план, сам примерно думал об этом, — улыбнулся тогда Всеволод Михалыч.

* * *

Перед стартовым вбрасыванием раскатка стала давным-давно хорошей традицией. И за пять минут до начала игры Валерий Харламов, наматывая круги по своей половине площадки, как и остальные его партнёры по команде, испытывал необъяснимые предчувствия надвигающейся катастрофы. То, что сегодня решающий матч чемпионата Анатолий Владимирович Тарасов вдалбливал в головы уже несколько дней, сразу же, как сборники прилетели из Японии. И сейчас на лицах своих одноклубников он видел максимальную сосредоточенность и напряжение. А вот горьковчане, которые раскатывались, не пересекая центральную красную линию, выглядели расслабленными и даже весёлыми. И когда мимо Харламова проехал здоровяк Тафгаев он подмигнул Валерию, словно предлагал вместо неинтересного хоккея пойти в ресторан музыку послушать и с девушками познакомиться.

«Странное дело, — подумал Харламов, — у меня со всеми армейцами хорошие ровные отношения, а дружба настоящая только с динамовцами Сашкой Мальцевым и Валеркой Васильевым. Теперь ещё и с Тафгаем пару раз в одной компании посидели, и своим необычным разговором про Испанию он как будто что-то поменял в голове. Появился смысл и видение того, что жизнь после тридцати лет не закончится, а наоборот станет ещё интересней, заиграет новыми красками. Выиграть со сборной Испании, с его второй Родиной, олимпийские медали в далёком 1984 году — это же реально круто! Сейчас конечно все мысли о победах со сборной Советского союза, но потом после 1980 года, когда придёт новое хоккейное поколение — дорогу нужно будет дать молодым. Ведь в тридцать три я здесь уже никому не буду нужен».

— Харламов! — Окликнул его от бортика Анатолий Тарасов. — Спишь что ли? Олимпийский чемпион, мать твою, катись сюда. — Махнул рукой старший тренер, когда уже вся команда подъехала к этому грозному армейскому полковнику. — Первая пятёрка: Цыганков, Рагулин, Харламов, Фирсов и Викулов. Измотайте мне пятёрку Тафгаева, дайте больше движения! Атака, атака, и ещё раз атака. Не давайте этим «бурлакам» покоя ни у своих ворот, ни у наших. Я сегодня «Бобру» покажу Кузькину мать. Всё! Пошли!

* * *

Эдик Беркутов с кинооператором Иванычем, который немного пришёл в себя после ночного коньяковского, прибыли во дворец спорта «Торпедо» перед самым стартовым вбрасыванием. И обстановка на трибунах очень удивила начинающего тележурналиста. В том, что стадион будет полон под завязку, он не сомневался, но когда заиграла жёсткая ритмичная музыка, и все зрители разом запели, что вместе мы с тобой «Торпедо», город Горький часть души моей… Эдик вздрогнул.

— Нихрена себе, — пробормотал он. — Иваныч сними мне вон ту группу странных болельщиков в оранжевых хоккейных свитерах с большим барабаном.