Таганай

– Сейчас я ничего нового не думаю, но хочу как-то соединить несколько вещей: первая – мы ведь были у отшельников (Моляка поднял бровь). Да-да! Нас с Листровским туда сводил Глазьев. И их местный священник, или не знаю, кем он там был, поведал нам историю об оборотне. Указав, что зверь связан жизнью с меченым, и когда меченый умирает, оборотень теряет свою неуязвимость.

– Так вот для чего тогда нас с Коробовым приволокли на кордон! – не удержался Моляка. – И вот почему Листровский наставил на него пистолет, когда зверь оказался на чердаке!

– Да, все так. Но прошу внимания. Второе. Нестеров на допросе утверждал, что меченого не только нельзя убивать, но и то, что если бы меченый был в руках отшельников, то они вообще не стали бы с нами говорить. Дабы не светиться лишний раз. А тогда у них якобы была безвыходная ситуация. Меченого нет, а оборотень взялся за дело. То есть, получается – отшельники тоже не стали бы трогать меченого, будь он у них в распоряжении. Можно принять вывод, что живой меченый может быть полезней, чем мертвый. Ведь он связан со зверем. Возможно, во время приступов меченый даже как-то видит оборотня, или сам является им. Я не знаю! Но вот что я теперь точно знаю, это то, что оборотень и вправду через несколько десятилетий снова объявляется в долине.

– Сходите снова к этим отшельникам. Узнайте еще раз.

– Я не помню, куда идти. Нас вел Глазьев. Там такие буераки! Владимира Дмитриевича больше нет, царствие ему небесное! Уже лет восемь. Не знаю, посчитал ли он свою миссию выполненной, ведь не он сделал последний выстрел. Ему еще повезло, что уцелел, пара сломанных ребер, легко отделался. Мне казалось, что зверь ему просто голову снесет, когда начал размахиваться… Так что провести меня некому. Остается только Нестеров.

– А тот, Андросов? Он когда вышел из транса через несколько месяцев, КГБ его тут же куда-то схомутали. Он жив?

– Думаю, да. Но где он, даже я понятия не имею. Однозначно, где-то далеко от сюда.

Повисла длинная пауза. Оба обдумывали наросший ком неразрешенных вопросов.

– Вы тогда серые частички, на которые разложился оборотень, собрали? – вдруг спросил Моляка.

– Такой задачи не стояло. Да, и все в шоке были. Нам пытались пропихнуть идею – поймать зверя живьем, но потом начальство ее отменило. Так что, замочив гада, мы остались довольны.

– А зря. С нынешнем-то уровнем науки наверняка что-нибудь нарыли бы в анализах этой пыли. Кажись, и нашли бы ниточку для решения ваших задачек.

Шакулин заметил, что манера общения Моляки сильно изменилась. Его жесткие утвердительные посылы в прошлом, сменились предложениями с множеством просторечных слов и обтекаемыми формулировками. Хотя с первого взгляда этого было не заметно.

– А вы, Алексей Алексеич, вели дальше свои исследования людей, кто слышит голоса?

– Я их забросил, – с усмешкой ответил Моляка. – Занялся более объяснимыми явлениями в психиатрии. Я ведь хотел из этих голосов докторскую выжать. Но никакой конкретики не было. Да и мне намекнули, что такая диссертация может задеть сведения об оборотне и КГБ ее далеко не пропустит. Так что все ваша структура! Все она!

– Ясно. Но мне кажется, что эти голоса и есть ключ к разгадке. Во-первых, они всегда пытаются кого-то изгнать из леса, по-видимому, кого-то опасного. Может быть, потенциального меченого. Во-вторых, они явно настроены против зверя. Вы помните, как оказались на глазьевской поляне, где наш охотник вел сражение с монстром?

– Вообще не помню! – доктор тронул фсбэшника за колено. – Последнее, что у меня всплывает в памяти, это то, как оборотень прыгает в окно нашей с Коробовым комнаты и застревает в раме. А потом, что лежу под елью, в руках ваш пистолет, а на поляне ТАКОЕ разворачивается!

– Вот и я. Помню, как заметил ваше движение, больше напоминавшее зомби. Как пошел за вами помню, как стал слышать голоса с металлическим оттенком. Да! Вы нырнули в лес – я за вами. И вдруг натыкаюсь на вас. Дальше, провал. Ну, и взгляд оборотня прямо на меня. Атака Глазьева, я стреляю в зверя и все прочее.

– Что-то подчинило наш разум, – заметил Моляка, почесывая скулу. – И оно явно не любит вашего монстра. Я ведь пытался через гипноз. Меня вводили. Выяснить, что же со мной было.

– Ну, и?

– Блокада. Знаете, что я выдавал под гипнозом? «Белый свет. Пусто». Только эти три слова. Что-то блокирует мою память. Возможно, то же самое, что позволило Нестерову с Андросовым впасть в транс почти на три месяца.

– М-да, – протянул Шакулин. – Я все больше прихожу к выводу, что оборотень далеко не самое загадочное звено во всей этой истории. – Он поднялся на ноги. – Ну, пойдемте к Нестерову. Пусть прояснит нам что-нибудь.

Они прошли по коридорам больницы в здание лечебного корпуса.

– Угадайте, в какой палате он живет? – не без иронии спросил Моляка.

– Исходя из формулировки, и вашей ехидной улыбки, дорогой Алексей Алексеич, надо полагать, что вы поместили товарища Нестерова в палату Коробова?

– Да. Вот и она.