Таганка: Личное дело одного театра

Л. А. Филатов. Такая нехитрая метафора. Если проходящий человек видит, что избивают женщину, нравственно или безнравственно вмешаться или не вмешаться? Даже если тебя одного избивают шестеро, не защищаться — преступление. Если же вас десятеро, а их трое — не защищаться просто безнравственно.

Их меньше, нас больше (я для удобства говорю: «они» и «мы»), и мы не должны средь бела дня дать себя избивать. Мнение труппы известно. Независимо от того, закончится или будет продолжаться существование этого театра, я готов разделить его судьбу.

В. А. Шуляковский^[1088]. Моя судьба творчески не очень оптимально складывалась в театре до сих пор, но это мое личное дело. В известной степени это моя судьба, мое творчество. Я могу предъявить какие-то претензии Юрию Петровичу, может быть, даже коллегам, но в первую очередь, себе. Но когда возник этот вопрос, и я понял сам, что другого пути нет, что можно только защищаться, как сказал Филатов, у меня проблем не возникло. Устроюсь я куда-нибудь или нет, если я уйду из этого театра, но другого пути у меня нет. Так думает большинство из нас. Я специально хотел сказать это от имени неведущих актеров.

А. С. Демидова. Я завидую железной логике мужчин, которые высказывают свои мнения, предложения. У меня, как у слабой женщины, мысли путаются, я думаю всегда: с одной стороны… и с другой стороны… Я знаю несомненно и точно совершенно, что если будет заявление об уходе Любимова, то будет заявление и мое, и моих товарищей. Это сомнению не подлежит. Но я хочу обратиться к Вам, Юрий Петрович! Я целиком на Вашей стороне и понимаю Филатова, когда он говорит о борьбе. Я понимаю Вас, что трудно было собраться и говорить: давайте репетировать пьесу ‹…›. Я это очень хорошо понимаю. Но с другой стороны, когда писателя не печатают, он волен писать в стол, потому что рукописи не горят. То же самое композитор. А у нас профессия [такая], что, когда мы не работаем, нас нет.

Тут говорят: бороться. С кем? В письма я не верю. Что-то решится и без писем. Если запретят спектакль, мы вольны играть его как вечер памяти нашего друга.

Ю. П. Любимов. Нет.

А. С. Демидова. Я не понимаю Вас.

Ю. П. Любимов. Я тоже не понимаю.

А. С. Демидова. Мы же не собираем денег этим спектаклем.

Ю. П. Любимов. Показ спектакля в годовщину смерти Владимира Высоцкого был разрешен благодаря дальновидности государственных людей. Я просто сумел пробиться к тем людям, которые сказали, чтобы вечер был. Надо всегда называть то, как есть, а не говорить, что что-то само образуется. Ситуацию делают люди. Есть хорошая пословица: под лежачий камень вода не течет.

А. С. Демидова. Насколько я понимаю психологию тех мифических людей, о которых мы говорим, очевидно, им трудно конкретно решать: да или нет. Может быть, могут быть компромиссы?

Ю. П. Любимов. Они предлагают компромисс: из 70 страниц пьесы разрешено только 7. Вот вам компромисс. Пожалуйста, делайте новую композицию, на здоровье, — работайте год, два, три над новым вариантом. Этот не годится.

А. С. Демидова. В таком случае мы присутствуем не при гибели спектакля…, а просто при гибели целого коллектива театра, двадцатилетней нашей работы.

Н. Л. Дупак. Юрий Петрович, Вы подняли очень серьезный вопрос, и, конечно, он требует разрешения. Вы, Юрий Петрович, призвали высказаться коллег по театру, и если бы не вышел я, то долго бы, видимо, произносились бы речи, как мы Вас ценим, дорожим Вами, что без Вас не будет театра, что на всем, что делалось за эти годы, ставится крест.

Ю. П. Любимов. Боже упаси!

H. Л. Дупак. Действительно, ситуация чрезвычайно сложная. У нас еще не было времени рассказать коллективу о событиях последних дней. Мы были приняты зам. министра культуры РСФСР. Передали ему письмо за подписью треугольника театра и подробную справку, рассказывающую о работе над спектаклем. После этого состоялось еще несколько встреч на высоком уровне. Министерство культуры рассмотрело последний вариант текста нашего спектакля, нам передано письмо с подробным разбором и замечаниями. Составлена редакционная комиссия на высоком уровне, которая должна вместе с театром продолжить работу над спектаклем. Я думаю, товарищи, с которыми мы вошли в контакт, разберутся в сложной ситуации и помогут в выпуске спектакля. Я в это верю. Театр мы любим и обязаны его сохранить. Я понимаю душевные порывы, я понимаю внутреннее состояние сидящих здесь. Но сейчас я бы не спешил делать выводы. Нужно немножечко успокоиться. Сейчас мы говорим на такой ноте, что и струна может лопнуть, и сердце, и мы можем натворить много бед^[1089].

Ю. П. Любимов. Нет, нет, все идет спокойно.

Н. Л. Дупак. А я волнуюсь за спектакль и за театр. Если не возражаете, Юрий Петрович, я просил бы Вас, как ведущего сегодняшнего заседания, сделать перерыв.

Ю. П. Любимов. Мы вообще прекратим заседание. Пора готовиться к спектаклю. Спасибо всем выступившим и присутствующим.

Председатель Худсовета

Главный режиссер театра Ю. П. Любимов^[1090]

После неразрешенных показов спектакля Управление приняло меры: