Таганский дневник. Кн. 1

Метро — это жуткая мясорубка, превращающая нас — людей — в скот, напоминающая нам, от кого мы все-таки произошли. Какая же к черту разумность наша, коль примитивной гармонии наладить не можем. Дело наше — увеличение любви. Это прекрасно. Ради этого и поэтому только и можно жить. Поднимается злоба в тебе на кого-то или на что-то, вспомни, представь на мгновенье, зачем ты послан ИМ на землю, и станет хорошо… Злость не улетучится сразу, конечно, но она парализуется и уже не выплескивается наружу… Но и внутри она не просто остается в том же количестве, не накапливается, а как бы рассасывается, куда-то девается, гасится…

!!! О народной скорби, постоянной, не преходящей во все века — должен я поведать людям в роли Федора Фомича.

16 марта 1968

Сегодня день рождения Зайчика, а я к нему не подготовлен совсем. Кажется, мои слова услышаны, и Зайчик будет сниматься в Душанбе. Встали сегодня на час раньше задуманного, нелегкая нас подняла, подвело чутье, думал, часы отстают.

Сегодня первый раз попытаемся прогнать в самом грязном варианте первый акт. Отец родной! Помоги сосредоточиться, успокоиться, не думать ни о чем, кроме дела моего, которым я служу людям и делаю дело твое — увеличиваю любовь. Сделай так, чтобы я забылся и шел по воде, легко и просто. Чтобы я не обидел никого своей игрой, своими нервами на пределе — пусть будет все хорошо. Не может быть хорошо, когда еще не проделано достаточной работы, но пусть будет настолько хорошо, насколько затрачен труд, то есть — по труду.

Вчера с утра таяло, была прелестная погода, а к обеду подул ветер, началась метель и холодно стало. Это зима борется с весной, надо сказать, она делает это не безуспешно.

Зайчик говорит: «Ты пишешь, пишешь, ну кому это нужно?» Я думаю — это кому-нибудь нужно, хоть тому же мне. Другому человеку никогда не понять душу чужую, и для него всякое занятие другого, не понятное ему самому, кажется глупостью и тратой времени. А на это стоит тратить время, оно вознаграждает за это. Приносит спокойствие, равновесие.

Обед. И снова меня хвалили. «Правильно работал. Очень правильно работал», — говорит шеф. Сын шефа сказал: «Ну, у тебя полный порядок. Ты какой-то скачок сделал. Прям не по-своему репетировал».

Спасибо, Отец, ты помог мне, через любовь, только через любовь, только ею одной, прощением, добром и накоплением всей любви жить можно.

Наконец-то получил Евангелие. В христианстве, в толстовском его понимании, спасение рода человеческого. И дневник Л.Н. написал, как евангелие, абзацы, мысли, рассуждения, выводы — под номерами.

Каждому груздю, каждой ягоде — свое время, пословица есть такая. Полностью отношу и к хорошим книгам. Да, позор, что я до сего года не читал «Войны и мира», но думаю, велика ли беда в этом? Что толку, я бы замучил ее, читая в детстве, ничего не воспринимая и ничему не радуясь, когда прочитав теперь, в 26 с половиной лет, я плачу чуть ли не над каждой страницей, и дня не проходит, чтобы я не вспомнил какую-нибудь сцену из этого гениального произведения всех времен и народов. Конечно, он выше Достоевского, хоть и нельзя и глупо сравнивать их. Но — гармония, никуда не попрешь, достичь такого высокого лада во всех частях, такой пропорции, такой меры всех эмоций, такого обилия мыслей потрясающих по глубине, и все это в комплексе кажется таким простым и прекрасным.

Так что — каждой книге должно соответствовать восприятие человека, его подготовленность, открытость его органов восприятия — только тогда обогащение чувств.

Как это верно, как это помогает, когда думаешь и заставляешь себя делать Твое дело, а не свое, не эгоистическое-личное, частное, мелкое… а вообще наше дело человеческое — увеличение любви, подготовление себя к приходу Царства Твоего.

Господи! Не дай гордыне, тщеславию, овладеть мной до ослепления, не дай суете мирской поглотить меня и душу мою спаси от заблуждения и скверны.

Вечер. Ужасная скотина Щербаков[25]. На репетиции пьяный, на спектакле пьяный. На замечания шефа выдал текст в присутствии труппы: «Что за намеки?..»

— Я вас выгоню сегодня же из театра.

— Я надеюсь, спектакль вы мне дадите доиграть все-таки или нет?

— Мальчишка, щенок. Вместо того чтобы извиниться, вы позволяете себе хамить, как вы разговариваете, обнаглел до предела.

— А кто вам позволил так со мной говорить? Вы взрослый интеллигентный человек. Это мой последний текст вам, извините меня, пожалуйста…

Вообще, слушая все это, хотелось просто дать в морду, но он мог раздеться и не играть спектакль, сбеситься можно. Насонов на репетиции до того наопохмелялся, чуть с костылями со сцены не загремел. «В кабак превратили театр. Вы не достойны того места, где вы находитесь».

Насонов. Подам заявление… У меня три профессии, пойду таксистом работать, а скорее всего просто завтра извинюсь, когда протрезвею.

Шеф растерялся и ничего не мог возразить Димке, у него просто не было слов и сил, он уехал с больным сердцем.

Надо выписать кое-что из дневника Л.Н.: