Таганский дневник. Книга 1

Господи! Спаси и помилуй нас, грешных, нас, бедных, окаянных артистов! Да, я хочу понравиться Николаю и Жанне. Да, я хочу, чтоб им понравились мои партнеры! Но что делать?! Мы хотим жить, мы должны работать и с надеждой смотреть в будущее. Анатолий Васильевич! Простите нас! Благословите нас!

4 марта 1987

Среда, мой день.

Если бы я мог записать этот трехчасовый монолог Н. Крымовой — сколько там было сказано удивительного, любящего об А. В. Эфросе, как узнавал я его по коротким афористическим фразам — я познавал его. «Ведь он был удивительно, до нелепости застенчивым человеком, мы прожили рядом, познакомившись детьми, 40 лет… а он стеснялся в быту, как мальчишка».

Потрясающие ее маленькие зарисовки, как Карякин, Вознесенский и Гаспаров писали свои воспоминания о В. Высоцком. Первые два тянули, тянули, морочили ей голову, так и не написали…

Вознесенский. Если сказать по-мужски, я ее (статью) уже кончил, если сказать иначе — завтра в 12 на вахте ЦДЛ ты ее можешь забрать.

— Хорошо, я не поехала сама, попросила моего друга, он на машине… статьи не оказалось. Звоню в 14 — нет, в 16 — нет. Звоню Зое. — Андрей улетел в Мордовию.

— А статья… Это же не по-мужски… Я хожу в ЦДЛ, жду, спрашиваю… Он же мне сказал, что по-мужски он кончил статью…

— Разве можно к нему относиться как к мужчине?

— А как к кому я должна к нему относиться?

— Он художник слова…

Карякин примерно то же самое…

— А статью о Володе он написал?

— Он написал статью, но о Тендрякове, о другом Володе.

6 марта 1987

Пятница.

До чего же стало скучно жить. Эфрос мне жить помогал — я знал, где-то есть Эфрос, который находит спасение в «непрерывном, отчаянном труде».

Он любил сидеть в темном зале один и наблюдать, как ставят декорацию, как подвешивают фонари… О чем он думал… И теперь уж никто не скажет: «Валерочка, ты знаешь, что я подумал…»

Теперь — дожить бы до Милана, и Милан прожить!!

Как-то завтра будет с «Мизантропом»?

7 марта 1987

Суббота.

Никто мне не звонит уж третий день из театра, здоровьем моим никто не интересуется: как это, впрочем, хорошо, но и обидно. С одной стороны, это вроде бы и доверие, а с другой стороны, так это полное безразличие и даже больше…

Какое счастье, черт возьми, что у меня есть «Мизантроп», «Дом на набережной», Альцест, Глебов… какое счастье, что я — артист, что я с утра волнуюсь, талдычу снова и снова текст, боюсь публики, боюсь Яковлевой… и заранее предвкушаю удовольствие от произносимых фраз, в которые заключены роскошные (пусть не мои, но и мои иногда) мысли. И как мне хочется быть понятым и как можно тоньше и больнее самовыявиться… Какая-то ужасно грустная вчера передача о Ю.В. Яковлеве… — как он любит быть один. «Как одинок человек в этом мире, Боже мой».

9 марта 1987

Понедельник.

Ну, что же… Сегодня в 14–30 представят нам Николая Николаевича в качестве нашего руководителя — Главного режиссера. А у меня — дела…

15 марта 1987

Воскресенье.

Сегодня «Мизантроп», и на душе смутно. Однако я собираюсь поехать к Соколовой и попеть. Опять я занимаюсь бодягой. Зачем я это делаю? Что я извлеку из этой затеи?

Сейчас будет «Мизантроп». Господи! Спаси и помилуй нас, грешных! Какая-то есть уверенность и в собственных силах, да и в собственной маленькой правоте, то есть — другие неправы больше. Прости, Господи!

16 марта 1987

Понедельник.

Прекрасно игралось мне вчера, давно я не ощущал себя таким здоровым, талантливым и счастливым. И чувства, и голос, и тело были мне послушными, охочими помощниками. И Ольга была хороша. Я изумлялся ей.

Губенко — поставил стол Любимову и сверху приколотил замечательный, очень экспрессивный его портрет. А внизу слова Ю. П. — «Как это ни парадоксально, но я верю в свое возвращение… Не может же это продолжаться до бесконечности… Ю. Любимов».

Губенко. На представлении… только у меня и осталось в ушах… партия… Ленин… реставрация любимовских традиций. А в государстве разве не реставрация ленинских принципов… Театр должен, обязан помочь государству… Как это делал он все 20 лет… Здесь нет эфросовцев, нет любимовцев…

22 марта 1987

Воскресенье.

Но сегодня «Мизантроп»! «Скоро будем играть „Мизантропа“». С каким предчувствием близкого счастья, с какой светлой грустью сказал эти слова в Польше Анатолий Васильевич.

Такой он славный человек был. И я его понимал. И каждый раз, играя «Мизантропа» или готовясь к выходу, я вспоминаю, о чем же просил в этом месте Эфрос. Царство ему небесное!! Перефразируя Мориака, скажем так, даже не перефразируя, а просто, обращая слова писателя к нашему мастеру: «Он жаждал обрести твердую почву в стране нежности, которая по природе своей — царство зыбкости…»

И вот в «Неделе» статья о Губенко — Театр на Таганке должен быть возрожден… Былые спектакли, былая слава, и пр. Значит, Эфрос театр похоронил?! А я на панихиде сказал, что он театр спас. Где, на чьей стороне правда?!