Тагир. Ребенок от второй жены (СИ)

“Не бойся. Лошади умные создания, они чуют страх, — звучат в памяти слова старшего брата Аслана в тот день, когда мне исполнилось восемь. — Подожди пока на скамейке, хорошо? Я сейчас вернусь”.

Брат отвлекся и отошел к хозяину конюшни. Мы часто приходили сюда в любое свободное время, когда у него появлялась минутка. Самая большая его страсть — лошади — приносила ему такую радость, что даже я стала увлекаться, видя его счастливое лицо.

В тот злополучный день мне казалось, что я самая умная, взрослая, всё могу сама. Не послушала брата и, когда он отвернулся, увлеченный разговором, воровато оглянулась по сторонам и запрыгнула на Карата, любимчика Аслана, сама. Я пришпорила зверя и понеслась галопом сразу, чувствуя, как ветер треплет волосы, но так увлеклась, что не смогла вовремя по неопытности повернуть от ограды.

Свист. Падение. Крики людей и брата. Повезло, что Карат не затоптал меня ногами и ускакал, так что в тот раз я отделалась переломом ноги.

“До свадьбы заживет”, — усмехнулся уже в больнице брат, ласково трепля меня по щеке.

И это воспоминание осталось со мной на всю жизнь, а вот лошади… Нет. После жестокой смерти Аслана я ни разу не смогла переступить порог ни одного ипподрома, ни одной конюшни. До свадьбы заживет… Проваливаюсь в темноту…

Когда по полу ползут утренние тени, подрываюсь с постели, осознав, что мне все-таки удалось поспать несколько часов. Тело разбитое, чувства в раздрае, но я усилием воли быстро принимаю душ с мыслями о том, что, если приму ванну, опять вломится Наиля и будет пытаться мыть меня или хвастаться нарядами, подаренными за ночные утехи нашим мужем.

Тагир так и не пришел, ночь я провела одна. Неужели этой ночью он спал с ней в одной постели? Неужели спустил с рук такое обращение жестокое с прислугой?

Тот Тагир, которого знала я, никогда бы не позволил так грубо и несправедливо обращаться со своими людьми. Осекаю себя. Это уже не тот мужчина. Новый. Чужой. Неизвестный мне.

Горечь от несправедливости течет по горлу, а мысли всё равно крутятся вокруг чужой постели. Поджимаю губы. Мне-то какое дело до его личной жизни? Я должна радоваться! Должна благодарить бога, что эту ночь я провела одна, а Тагир предпочел мне другую женщину.

Пусть его первая жена забирает его со всеми потрохами, радует своим телом, ублажает морально и физически. Она ведь так этого желает. Вот только сердце неспокойно, подсказывает, что все мои надежды тщетны, как бы я ни хотела обратного.

С этими мыслями направляюсь на кухню, совсем не ожидая увидеть за столом Тагира. Волосы его влажные и зачесаны назад. Лицо гладко выбрито. Глаза усталые, под ними залегли темные тени. Рукава белой рубашки закатаны до локтя, и сильные руки уверенно держат вилку и нож.

Замерев в проходе, хочу дать деру, но напряженный взгляд мужа упирается прямо в меня. Он выпрямляется на стуле, глядя исподлобья, и кивает кому-то в глубине кухни.

— Фаина, подай завтрак своей госпоже.

Только тогда замечаю старую женщину в черном одеянии, которая избегает смотреть мне в глаза. Страх и стыд — две эмоции, отчетливо читающиеся на ее морщинистом лице. Руки, которыми она держит тарелку, дрожат. Она всё время оглядывается на Юсупова, боясь сделать что-то не так. Тагир не тот человек, который прощает дважды.

За столом не хватает лишь Наили. Странно, что не сидит рядом с мужем, заглядывая ему в рот и подкладывая вкусные кусочки пищи. Она никогда не упускает момента оказаться с ним рядом. Оглядываюсь и прохожу внутрь кухни, усаживаясь на стул подальше от Тагира. Взглядом буравлю столешницу, потом — материализовавшуюся передо мной тарелку с яичницей. Тишина давит, но я молчу. Как всегда.

— Ешь! — следует команда от мужчины, и он указывает кивком на пищу.

Мышцы моего тела деревенеют, я наклоняю голову снова и сглатываю, не зная, как быть. Аппетита нет, а есть приготовленное Фаиной опасаюсь. Вчерашнее происшествие, когда она ворвалась на кухню и застала меня за разговором с заведующим кардиологии частной клиники, куда перевезли отца, и бесцеремонно вырвала у меня из рук телефон, четко отложилось в памяти.

Благо я успела услышать, что отец идет на поправку. Вот только наотрез отказался оставаться там, по его настоянию перевезли в городскую больницу. Сердце сжимается, но я вынуждена признать, что свою часть сделки Тагир выполнил, даже обеспечил отцу лучших врачей и лучшее лечение.

Пусть папа никогда не смирится с тем, что я сделала ради его спасения, зато я буду знать, что не позволила ему умереть. Остальное — неважно.

Снова опускаю взгляд на тарелку, рассматривая содержимое. Может, с моей стороны это глупая паранойя? Если меня отравят, пощады отравителю от Тагира не будет. Фаина — человек Юсуповых, она не может быть настолько бесстрашной, чтобы пойти против клана.

В конце концов, надеюсь, что пойму, отравлена ли еда, на вкус. Начинаю медленно жевать прохладную яичницу, не люблю есть яйца холодными, и от этого ощущаю тошноту. Хлеб застревает в горле, чуть не давлюсь, но молча жую.