Это прозвучало как раскат грома. Я вздрогнула и взглянула на Тагира. Он снова стоял передо мной застывший, с неожиданно пустым, отсутствующим взглядом. Таким, словно передо мной был человек без души. Без чувств, без эмоций. Словно все их выкачали, оставив пустую оболочку, состоявшую из мяса и костей.
– Что? – едва слышно прошептала я.
– Уходи, – повторился он. – Твоя смерть ничего не решит. Она не изменит прошлого, не улучшит будущее. Поэтому… просто уходи.
Это было хуже. Хуже разбитого окна и высокого этажа. Хуже меча и его острого лезвия. Я зарыдала в голос, не сдерживая себя.
Нет, нет, нет.
Я опустилась на колени, прямо перед ним, но Тагир не опустил взгляда, не захотел взглянуть на меня даже после того, как я обняла его за ноги.
– Пожалуйста… я не хочу… я не могу… я… я люблю тебя…
– Изменяющая и заштопанная шлюха. Многого ли стоят твои слова?
– Я люблю тебя!
Господи, я поняла это только сейчас, стоя на грани и в прямом, и в переносном смысле. Я поняла это только сейчас, словно сама судьба и небеса издевались надо мной…
Тагир ничего не ответил. Меч выскользнул из его рук и плавно, с тихим звоном опустился прямо передо мной, возле моих ног. Некогда нежные руки грубо освободили меня из своего хвата, а затем брезгливо отшвырнули от себя.
Все кончено, я поняла это ровно в ту секунду, когда прекратился наш тактильный контакт.
Я поняла это еще раз, когда подняла голову и пронаблюдала за удалявшимся силуэтом человека, в которого неосознанно, неожиданно и случайно успела влюбиться.
– Нет… – прошептала я, опуская голову, сжимаясь среди осколков некогда окна, не желая смиряться с тем, что все уже закончилось. Раз и навсегда.
Бесповоротно.
Так больно мне не было еще никогда.
Я была убеждена, что Закиров причинил мне уйму боли, когда выкрал с собственной свадьбы и насильно привез на ту, что запланировал сам. Я думала, что мне было больно, когда старший брат впервые признался мне в том, что знал о планах врага и с удовольствием продал родную кровь за деньги. Я думала, мне было больно, когда я в порыве злости совершила недопустимую, непростительную ошибку. Но все это оказалось ерундой в сравнении с той болью, что я испытывала сейчас, сидя под проливным дождем в соседнем доме, глотая слезы отчаяния и пытаясь сдержать паническую атаку, что рвалась наружу.
Я не знаю, сколько времени так просидела, не знаю, сколько часов прошло в жуткой агонии, когда мне казалось, что внутри все выжигают раскаленным прутом, когда волнами затапливает отчаяние, когда страх сковывает в прямом смысле, и ты не можешь пошевелить и пальцем.
Я очнулась, когда на небе засверкали первые звезды. Я поняла, что наступила ночь и только после сообразила, что вообще-то мне еще и очень холодно.
Что было делать? Пойти обратно к Расулу, попроситься назад, снова попросить прощения? Но еще несколько часов тому назад он не хотел меня слушать, бесцеремонно выталкивая за дверь. Вряд ли за столь короткий период что-то могло измениться. Да и искушать судьбу не хотелось. Я видела, каким диким пламенем горели глаза супруга, когда он стоял с мечом, возведенным над моей головой.
Конечно, можно было плюнуть на свою жизнь, рискнуть, но жизнь, что зарождалась внутри меня… имела ли я право рисковать еще и ею?
– Боже… – я снова зашлась плачем, когда мысли коснулись ребенка. Я знала, какового это – жить без родителей, жить с ожиданием, что когда-нибудь, может быть, они все-таки вернутся за тобой, объяснят свои поступки, скажут, как сильно тебя любят и что ты ни в чем не виноват.
Я знала, как ужасно это было и обрекла своего еще не рожденного ребенка на такую же участь. Гадать, а почему? Чем я так плох, что отца нет рядом? Что я сделал не так?
Я провела всю жизнь завидуя одноклассникам и одногруппникам, у которых были оба любящих родителя, а теперь… мой сын или моя дочь вынуждены были повторить этот же путь.
Я бы продолжила биться в истерике и дальше, не обращая никакого внимания на проходивших мимо людей, на проплывавшие мимо автомобили, но на улице действительно настала ночь, а мне было холодно и страшно. Мне не оставалось ничего, кроме как собрать вещи, все еще рассыпанные по земле, благо, район был благополучным и жили здесь исключительно зажиточные люди, освобождая их от осколков. Пришлось встретиться с парой недоверчивых взглядов соседей, которые, по всей видимости, если мне не изменяла память, жили этажом ниже и явно слышали или даже видели сыпавшиеся вещи и слышали звук битого стекла этажом выше.
Под осуждающие и неприязненные взгляды, я собрала «остатки роскоши» и принялась думать, что делать дальше. В кармане лежал телефон, но на этом все. Бумажник с картой остался наверху, а возвращаться назад было нельзя. Меня ждал там адский огонь в некогда любящих глазах. Я не хотела дотронуться до него и обгореть целиком. Просто не могла себе этого позволить.
Что ж. В сумках была не только одежда. Украшения, подаренные супругом, запакованные в красивые бархатные коробы, тоже покоились там же. И части из них суждено было уже сегодня ночью отправиться в ближайший ломбард.