Тагу. Рассказы и повести

— Дела совсем не так уж плохи, как вы рисуете, — возразил Чичуа. Он взял со стола газету. — Вот депеша председателя учредительного собрания Карло Чхеидзе на имя главнокомандующего войсками республики генерала Квинитадзе: "Учредительное собрание горячо приветствует вас и действующих под вашим командованием армию и гвардию, освобождающих в самоотверженной, героической борьбе нашу родину от озверелых орд врага. Блестящая победа грузинской армии над Красной Армией золотыми буквами впишется в историю Грузии, и весть об этой победе будет передаваться будущим поколениям, как сказочная повесть о самоотверженности грузинских воинов", — он отложил газету. — Не огорчайтесь, господин Жваниа, не так силен дождь, как гром. Давайте соберемся с душевными силами и смело заглянем в будущее.

— Хорошо, допустим, заглянули. Ну и что?

— Вспомним наших великих предков.

— Вспомнили уже сегодня на митинге.

— Укрепим в себе веру в победу.

— Допустим, укрепили.

— Поверим, что никакая сила не сможет противостоять нашей силе.

— Такая сила уже противостоит нам.

— Нет силы, которую нельзя было бы преодолеть.

— Это такие же пустые и обветшалые слова, как и те, что говорил господин фельдшер.

— Не фельдшер, а врач, — поправил Кварцхава.

— Это не пустые слова, а незыблемая вера, — стоял на своем Чичуа. — Вера большая сила, господин Жваниа.

— Побеждает сила, а не вера.

Отворилась дверь, и в комнату вошел Джаба Кобахиа. Он, как всегда, был пьян и явно чем-то встревожен. Кобахиа стянул с головы шапку.

— Господа, только что отряд капитана Глонти направился на Гагринский фронт, капитан попросил меня передать, что фронт прорван и враг быстро приближается к Сухуми.

— Это возмутительно… На кого этот капитан оставил нас? — воскликнул Чичуа и почему-то принялся натягивать на руки перчатки.

— Как на кого? На вашу незыблемую веру, господин Чичуа, — сказал Евгений Жваниа.

— Вы, левые социал-демократы, не очень-то отличаетесь от большевиков, — упрекнул его уполномоченный правительства.

— К сожалению, очень отличаемся, — сказал Евгений Жваниа.

— И вы еще сожалеете об этом?

— Поздно жалеть. Есть ошибки, которые не заслуживают сожаления.

— Не отчаивайтесь, господин Жваниа, бог милостив.

— Вы говорите, бог милостив…

— Бог защищает правду и наказывает за ложь и насилие.

— Откуда у вас такие точные сведения, господин Чичуа?!

Уполномоченный правительства обиженно поджал губы и, натянув перчатки, надел шапку.

— Господин Кириа, где мой экипаж, я должен ехать!

— Ваши лошади так изнурены, что их подымет только водка Харитона Харебава, — сказал Джаба Кобахиа, которого в душной комнате стал одолевать хмель.

— Что вы сказали?!

— Вы никогда не слышали о водке Харитона Харебава?

— О водке?! — изумился уполномоченный правительства. — Как вы смеете говорить сейчас о такой чепухе?

— Как смею? А вот так, — вино вдруг ударило в голову Кобахиа, и он, недолго думая, вытащил из кобуры револьвер.

Все растерялись, поняв, что Джаба может перестрелять сейчас всех в этой комнате и никто ему не помешает. Но тут, к всеобщему удивлению, тощий и легкий фельдшер, подняв свою толстую трость с набалдашником в виде головы бульдога, изо всей силы ударил ею по огромной, плешивой голове Джабы Кобахиа. Верзила закачался и медленно опустился на пол. Некоторое время он сидел на полу, покачивался и все еще не выпускал револьвера. Казалось, вот-вот он спустит курок. Испуганные господа не отрывали от него глаз и боялись пошевельнуться. Фельдшер снова замахнулся тростью, но Еквтиме перехватил его руку:

— Уже не нужно, Калистрат… Разве не видишь, кончился Джаба?!

Не успел он это договорить, как Джаба Кобахиа, уронив револьвер, повалился на бок. Фельдшер подошел к Джабе, взял револьвер и, положив себе в карман, окинул всех присутствующих торжествующим взглядом.

— Ну, теперь отдохнут лошади наших извозчиков, — сказал Миха Кириа. — Отдохнут, бедные, от жгучей водки Харитона Харебава.

— Опять Харитон Харебава, опять водка! Ничего не понимаю! — возмутился Чичуа.

— Замучил он лошадей, господин Чичуа.

— Лошадей? — завопил уполномоченный правительства.

— Ну, да, лошадей, он им, несчастным, наливал под хвост крепкую, как огонь, водку.

— Сейчас в мире нет никого несчастнее нас, а вы болтаете о лошадях и их хвостах.

— Лошадь самое умное животное, господин Чичуа, — лениво возразил Миха Кириа и, пустив в воздух красивые колечки дыма, проводил их безразличным взглядом.

По балкону перед окном кабинета прошли люди в бурках. "Это за нами", — подумал Жваниа и сам удивился тому, что не почувствовал ни страха, ни волнения, ну ничего, ничего, кроме усталости. В кабинет вошли Варден Букиа, Тариэл Карда, Шамше Акбардиа и провизор Эстате Начкебиа.

— Граждане, прошу очистить помещение, — сказал Варден.

— Как вы смеете?! — выступил вперед уполномоченный правительства Чичуа.

— Смею, — сказал Варден.

Деревня спала. Окно комнаты Инды распахнуто, сама она сидит на подоконнике, а внизу, во дворе, Джвебе.

— Ты не пошел с гвардией, Джвебе?

— Нет, Инда.

— А твои друзья?

— Они не станут стрелять в русских солдат, Инда.

— Бедный Юрий!

— Как брата любил я Юрия.