Тагу. Рассказы и повести

— Я разговаривала с Джонди, — призналась Нати.

— А где же тут Джонди?

— Он уехал.

— Как же ты с ним разговаривала? — усмехнулся Гудза. "Ну, и выдумщица у меня сестра", — снисходительно, как подобает мужчине, подумал он и спросил: — И Кваци с ним уехал?

— И Кваци.

— Ты давно встала?

— Только что.

— А что тебе ответил Джонди? — спросил он уже без усмешки. — Когда нас отпустят?

— Гудза, я не уйду отсюда, — сказала она.

— Не уйдешь?

— Я хочу остаться здесь.

— С кем? С Кваци?

— С Джонди.

— Что тебе нужно у Джонди?

— Не знаю.

— Кто же это знает?

— Не знаю. Ничего не знаю, Гудза.

— Что мне сказать отцу, когда он спросит меня, где Нати?

— Не знаю.

Гудза сел на скамью рядом с сестрой.

— Что же все-таки сказать отцу? Не стану же я ему лгать?

— Зачем лгать? Так и скажи: Нати осталась с Джонди Хурциа.

— Он спросит: почему осталась, зачем?

— Не мучай меня, Гудза, — попросила она. — Почему, почему? Я и сама не знаю, почему.

— Нати, что с тобой случилось?

— Со мной случилось то, что я люблю Джонди. — Ей не хотелось этого говорить. Гудза еще ребенок, он не поймет.

Конечно, Гудза не понял, о какой любви говорит Нати. Зато он понял: у него отнимают сестру. Он испугался и схватил Нати за руку.

Глаза Нати наполнились слезами.

— Я люблю Джонди, Гудза.

— Но ты ведь и отца любишь, Нати, и маму, и меня.

— Я всех вас люблю, больше себя люблю.

— Так зачем же ты?..

— Но и Джонди я люблю. Он для меня лучше всех на свете.

— Почему?

— Ах, ты опять свое почему, — но она уже не смогла сердиться на брата. Да и за что на него сердиться? Она обняла Гудзу.

— Не спрашивай меня ни о чем. Поверь мне, Гудза, я и сама не понимаю, что со мной творится.

Нати горько заплакала.

— Не плачь, Нати. — Гудза едва сдерживал слезы.

— Что мне делать, Гудза?

— Я останусь с тобой, Нати, я не уйду без тебя.

— Нет, нет, ты не останешься, Гудза. Когда прогонят турок, мы с Джонди тоже приедем. И сыграем свадьбу.

Гудза недоверчиво улыбнулся.

— Свадьбу?

— Большую, веселую свадьбу, Гудза.

— И тогда Джонди будет твоим мужем?

— Будет, Гудза, будет. Джонди будет моим мужем, только моим.

— Не надо, — сказал Гудза, и улыбка сошла с его губ.

— Не говори так, Гудза. Джонди привезет тебе посеребренный пистолет и кинжал.

— Не надо мне пистолета, не надо мне кинжала, и Джонди не надо. Пойдем домой, к отцу. Я без тебя не уйду. Пойдем домой, Нати.

— Когда прогонят турок, приедем и мы с Джонди.

— А когда прогонят турок?

— Скоро, очень скоро, Гудза. Я слышала: Дадиани скоро приведет войско из Сванетии.

— Что такое Сванетия, сестра?

— Это страна. Такая же, как наша Одиши. Только сваны живут высоко в горах, выше вон тех облаков. А правит ими князь Дадешкелиани.

— Какие они, сваны?

— Такие же люди, как и мы. Такие же мужчины, женщины, дети. И так же, как и мы, они ненавидят янычар. И для Одиши, и для Сванетии янычары — враги.

— Что янычарам у нас нужно? Почему они наши враги?

— Не знаю, Гудза. Не знаю, что им нужно у нас, проклятым. Знаю только, что они не дают нам жить спокойно на нашей земле.

У въезда в лагерь остервенело залаяли собаки.

— Это они, — испуганно вскрикнула Нати. Она втолкнула брата в пацху и плотно закрыла дверь.

— Что тебя испугало, Нати?

— Я боюсь этих чужих людей. Что им здесь нужно? Почему они сюда приходят каждый день? Что они здесь потеряли? Что ищут? Я сердцем чую что-то недоброе.

Лай собак разбудил весь лагерь. Полуодетые женщины и мужчины выбегали из хижин и тревожно переговаривались друг с другом: "Что случилось, может, это турки?"

Но это были не турки. Это были гости Джонди, только теперь их уже было не четверо, а восемь.

Прильнув к двери, Нати с замирающим сердцем смотрела на улицу, по которой шли эти люди. Они шли с таким видом, словно весь мир уже принадлежал им. На их надменных лицах Нати видела презрение ко всем этим выбежавшим на улицу людям, которых пугало теперь все на свете: и лай собак, и неурочный приезд чужеземцев, и больше всего неизвестность…

День прошел в тревоге, в бесконечном ожидании, и уставшая Нати уже и сама не знала, чего ждет — новой беды или нового, еще неизведанного счастья.

Оставив спящего Гудзу в хижине Кваци, она пришла сюда, и вот уже многие часы, изнемогающая от усталости, обмякнув всем телом, лежит на постели Джонди и ждет его. Казалось, бесконечно тянется время, казалось, конца не будет этой ночи, а она все ждала. Уже скоро утро, — наступил глухой предрассветный час. Уже давно погас огонь в очаге, а лучины она так и не зажгла, боялась, что яркий свет приманит тех надменных чужаков, которые внушали ей такой страх. Под утро стало прохладно, но девушку сжигал какой-то неведомый внутренний жар, платье прилипло к влажному телу.

"А Гудза там один, — подумала она. — Конечно, Кваци тоже еще не вернулся. Не надо было мне оставлять Гудзу одного. Ведь те недобрые чужеземцы еще в лагере". Она нерешительно подумала: "Надо пойти к Гудзе", но так и не поднялась с тахты. Она бы вообще хотела ни о чем не думать сейчас. Заснуть и ни о чем не думать — ни о Гудзе, ни о тех подозрительных людях. Заснуть с мыслью о Джонди. Только о нем.