– Все верно, сэр. В моих жилах течет кровь наррагансетов, а еще вампанугов, которые были больше чем просто индейцы, – хихикнула старуха. – А вы похожи на Биллингтона, очень похожи.
– Это мне уже говорили, – сухо сказал Дьюарт. – Он мой родственник.
– Родственник Биллингтона ищет индейцев. Вам что, нужен Квамис?
– Квамис! – изумленно воскликнул Дьюарт.
Значит, эта женщина каким-то образом знала историю Биллингтона и его слуги Квамиса.
– Ой, да вы аж подпрыгнули, незнакомец. Только зачем вам Квамис, если он не вернулся и уже не вернется. Он ушел
– Что вам известно об Элайдже Биллингтоне? – резко спросил Дьюарт.
– Ну и вопрос! Я знаю только то, что рассказывали в моей семье. Элайджа знал больше, чем позволительно простому смертному. – Старуха хрипло рассмеялась. – Больше, чем должен знать человек. Магия, Знак Старших Богов. Мудрый он был человек, этот Элайджа Биллингтон; вам повезло, что вы его родственник – благородная кровь. Только не делайте того, что делал он, и помните – не трогайте камень, не открывайте запечатанную дверь, чтобы Те, Кто за Пределом, не прорвались к нам.
Слушая, что говорит женщина, Эмброуз Дьюарт внезапно ощутил, как его захлестывают дурные предчувствия. Приключение, за которое он взялся с таким энтузиазмом, ради которого перечитал горы старинных документов и просмотрел кипы пожелтевших книг и газет, судя по намекам жителей этой убогой деревушки, грозило обернуться настоящим кошмаром. В углу темной комнаты, сгорбившись, сидела древняя старуха, которую тьма поглотила целиком, скрыв от Дьюарта ее черты, но не скрыв его самого от взгляда старухи, и она явно изучала его, как и те старики возле церкви, сверяя его черты с чертами Элайджи Биллингтона, и веяло от этого чем-то дьявольским; смех старухи казался Дьюарту неприличным и ужасным – он был тонким, как писк летучих мышей. Слова, которые небрежно срывались с ее губ, казались ему, человеку далеко не впечатлительному, наполненными страшным смыслом, пред которым пасовал даже его трезвый ум; и как ни старался Дьюарт взглянуть на ситуацию с прозаической точки зрения, у него ничего не получалось. Он пытался уверить себя, что так и должно быть, что здесь, среди холмов Массачусетса, в этих диких местах, где живут угрюмые суеверные люди, ничего другого нельзя и ожидать; и все же было в миссис Бишоп что-то такое, что отличало ее от простой деревенской старухи, словно она знала какую-то важную тайну, и это позволяло ей смотреть свысока на непосвященных.
– Скажите, в чем обвиняли моего прапрапрадедушку?
– А вы не знаете?
– В колдовстве?
– Думаете, в сношениях с дьяволом? – хихикнула она. – Вовсе нет. Никто не знал в чем. Я вот что вам скажу:
Слушая старуху, Дьюарт узнавал знакомые мотивы; конечно, от ее слов веяло обычными историями с колдовством и демонологией, но вместе с тем было в них что-то еще помимо этого.
– Миссис Бишоп, вы когда-нибудь слышали о Мисквамакусе?
– Это был самый великий колдун племени вампанугов. Мне про него дед рассказывал.
Отлично, уже что-то.
– И этот колдун, миссис Бишоп…
– Ох, не спрашивайте. Он все знал. И Биллингтон знал. Не стану я об этом рассказывать. Я старуха, мне уж недолго осталось, и все равно боюсь я об этом говорить. Вы лучше книги почитайте.
– Какие книги?
– Которые читал ваш прапрапрадедушка; там все написано. Станете читать, тогда все и поймете – как
Все это Дьюарт выслушал с ощущением нарастающей тревоги и того, что называется «морозом по коже». Предметы в комнате, и эта старуха, и сами звуки ее голоса – все казалось ему зловеще-загадочным; несмотря на окружающие его стены, он чувствовал себя слабым и беззащитным перед надвигающейся тьмой, которая давила на него, как и эти таинственные, увенчанные каменными кольцами холмы. Дьюарт готов был поклясться, что в эту минуту кто-то заглядывает ему через плечо, словно те старики из Данвича последовали за ним сюда и теперь слушают его разговор со старухой. Внезапно его сознание затуманилось, и вот уже комната ожила, по ней заметались какие-то существа, и Дьюарт, который был уже не в силах противостоять игре собственного воображения, не слышал ничего, кроме жуткого, пронзительного хихиканья.
Дьюарт резко поднялся.