Таящийся ужас 3

Вслед за тем событием мой творческий процесс стал резко набирать обороты — вплоть до сегодняшнего ступора, упадка, причем, надо признать, самого тяжелого и беспросветного, какие только выпадали на мою долю. Я чувствовал себя выжатым лимоном, был изломан, вконец выхолощен. В мозгу, при малейшей попытке написать хоть строчку — пустота, словно в космосе. Я понимал, что этот кризис будет особенно тягостным и затяжным. Но Найда отнеслась к моим мукам с терпением стоика, пока я писал, рвал и переделывал бесчисленное количество неуклюжих и ни на что не годных фрагментов книги. Лишь однажды она подала голос протеста — когда я заявил, что на этот раз должен повеситься.

— Ну нет, этого я уже не потерплю, — заявила она, точно выверив, что полагается говорить в таких ситуациях. — Нельзя этого делать, ты меня слышишь, Эрик?

Однако я добился своего, и она сложила из книг нечто вроде эшафота, пока я упорно трудился над составлением своего «предсмертного письма». Она же раздобыла где-то веревку и наточила как бритву нож; а потом поддерживала меня, пока я взбирался на самодельную плаху и затягивал узел…

Кадык снова судорожно дернулся вверх, и я чуть не поперхнулся.

— Эрик, ты уверен в том, что это действительно необходимо? — спросила Найда.

На этот раз ее вопрос прозвучал как в хорошо поставленной драме, с неизбежным скрытым подтекстом.

— Ведь одна-единственная секундная оплошность, и все — конец…

Бог ты мой, впервые за все это время я испытал прилив настоящих эмоций, доселе скрытых под плотной завесой искусно наигранного равнодушия. Будто из бездонной пучины наружу, к поверхности, наконец вырвался воздушный ком чувств, с появлением которого я и сам должен был продемонстрировать столь же неистовую реакцию и взорваться новым, не менее мощным эмоциональным зарядом.

Так что же таилось у нее внутри? Я был вправе знать это. Я уже устал сжимать ее хрупкие загорелые плечи, пытаясь вытрясти из нее тайные помыслы, чтобы они заскакали и покатились по полу, подобно белым мраморным шарикам. Нет, я определенно должен был выяснить, что за коварные мыслишки гнездятся в потаенных уголках ее сознания. Отчего мой мозг вынужден страдать и терзаться в корчах сомнений? Откуда вообще взялись эти нелепые подсознательные подозрения, которые с каждой новой секундой терзают меня все больше?

А вдруг… Едва ли не агонизируя, я повернул голову и устремил взгляд на ровную стопку машинописных страниц, лежащих как обычно на краю стола.

Нет, только не это. Найда всегда, с самого начала нашей жизни, упорно отказывалась прочитать хотя бы одну-единственную написанную мною строчку.

— Разве я могу читать твои книги и судить о них с холодным бесстрастием критика? — обычно возражала она. — Ведь мне так хорошо известно, откуда все это берется…

Значит, она не могла заранее знать содержание фрагмента, который я поместил в середине последней главы — самого эффектного эпизода, который я когда-либо задумывал, вырванного с кровью из живого тела самой жизни… Но какой смысл сейчас во всех этих сомнениях и терзаниях? «Ведь важно лишь то, что происходит сегодня, — повторил я себе, — только этомгновение — пока она стоит и ждет. Чего ждет?.. Моей смерти?»

Я облизнул пересохшие губы и ощутил терпкий соленый привкус. Для паники нет абсолютно никаких оснований, успокоил я себя. Все окажется ничуть не хуже, чем в тех многократно повторенных ситуациях, когда я умышленно подталкивал и себя, и ее к самой кромке жизни. Укус тарантула. Снотворные таблетки. Рассеченные вены. Погребение заживо — это было в моей четвертой книге. Или вот еще: человек — я сам — тонет в ледяной воде, когда у него остается только один шанс на выживание, олицетворенный в тоненькой рыбацкой леске, зажатой в кулаке женщины, сердце которой терзают страстная любовь и лютая ненависть…

Надо ли удивляться тому, что критики столь восторженно реагируют на образчики моего жестокого натурализма? Ведь все эти леденящие душу сцены являются точными слепками моих же фронтальных столкновений со смертью.

Смерть вообще похожа на женщину — столь же прекрасна, сколь и загадочна!

В ходе подобных опытов я, естественно, целиком полагался на Найду; при этом меня ни разу не посетило подозрение относительно того, что я целиком нахожусь в ее власти. Так стоит ли терзать себя ненужными сомнениями на этот раз?

— Найда! — дикий страх сдавил мне горло, — Найда!